Он ждал.
Слова, которые тихим, но ясным голосом произносила Максимила, медленно пролетали мимо Ев-страта и таяли в утреннем воздухе. Он искал среди них намек, хотя бы тень того, о чем мечтал всю жизнь, но напрасными были его ожидание и надежда.
Максимила устало закрыла глаза, и ее жизнь прервалась.
И тогда разочарование и гнев охватили Евстрата.
Сдерживая себя, он встал, перекрестился и вышел из дома, в котором произошло такое обычное и такое значительное событие, как смерть.
Внезапно Евстрат поддался искушению мирских страстей и ему захотелось проклинать и мир, в котором произошла эта несправедливость, и небо, столь равнодушное к мечтам и сокровенным желаниям людей, и самого Бога, наплевавшего на его любовь и не помогшего ему соединиться с единственно желанной женщиной.
Да и саму Максимилу, упрямо дошедшую до гроба, так и не отозвавшись на его любовь, Евстрат не обошел в своих грешных мыслях. На короткое время любовь, которую он бережно нес всю свою долгую жизнь, превратилась в свою родную сестру – ненависть.
Сжимая кулаки и широко шагая по корням и ямам, Евстрат вполголоса произносил непривычные слова, адресованные улетавшей в бесконечность Максимиле. Она впервые, да и то уже после смерти, побывала и чертовой бабой, и проклятой колдуньей, и непорочной дурой, презревшей завет Всевышнего, касавшийся того, что нужно плодиться и размножаться со всеми вытекающими из этого приятными подробностями.
Выталкивая злые и неудобные слова, которые в чем-то были недалеки от истины, Евстрат чувствовал, что его злость и ненависть гаснут, как костер под дождем. Наконец, он выговорился, и внутри стало пусто и холодно.
Оглядевшись, Евстрат не сразу сообразил, куда он забрел, гонимый слепым и равнодушным горем, а когда узнал это место, то понял, что находится в восьми километрах от поселения. Он отстраненно удивился этому и, почувствовав неожиданную и обессиливающую, как сама смерть, апатию, повалился на травянистый склон и неподвижно лежал до тех пор, пока не услышал ауканье отрока Гришки, посланного на поиски пытавшегося убежать от самого себя старца.
Максимилу отпели и обрядили без Евстрата.
Без него ее и опустили в землю.
И теперь старец сидел на свежесколоченной скамейке рядом с ее могилой и плакал. Никто не подошел к нему, чтобы произнести слова утешения. Во-первых, все жители скита точно знали, что рано или поздно «все мы там будем», а во-вторых, давняя и безнадежная любовь Евстрата не была ни для кого секретом, и люди тактично давали ему возможность выплакаться и успокоиться. Так оно и вышло.