— в Константинополе, по свидетельству Прокопия, в день умирало 1000 человек; и «ужасные галлюцинации овладевали живыми, и они убивали себя из страха заболеть чумой». Во Франции болезнь вызывает «странные виды летаргии и ужасные галлюцинации». Или вот, например, слухи, которым уже просто не хочется верить. Летописи утверждают, что некоторые люди, умершие несколько дней назад, лица которых уже почернели, а саваны были покрыты кровью и грязью, появлялись среди живых и предавались невероятным оргиям. Может быть, это были живые, которых похоронили по недосмотру? Было и кое-что поинтереснее: не вынеся этих сцен всеобщего помешательства и ужаса, некоторые вполне здоровые люди хоронили сами себя! Другие уединялись в замках, искали забвения в оргиях. В обезлюдевших городах людоеды питались трупами; в Париже, например, они собирались на улице Транс-Ноннэн. В сельской местности чудовища с человеческой внешностью сосали мозг мертвецов. Некоторых из них сожгли, а их дома оказались забитыми черепами жертв…
И упорные слухи обвиняли каких-то чужаков или мертвецов в том, что они отравляли воду в источниках и продукты на рынках. Они осторожно выскальзывали из своих убежищ ночью, их лица были черными или мертвенно-бледными. В 1581 году парижанам было дано право убивать на месте «злодеев, которые разбрасывают на улицах пакетики с чумным веществом». В Италии были раскрыты крупные заговоры, тайные лаборатории, в которых иностранцы производили «чумную мазь», от которой должен был погибнуть род людской. Мертвые. Иностранцы. Неизвестные…
— Ночные! — сказал Гейнц Шталь. — Именно это вы хотите сказать, не так ли? И они уже не первый раз нападают на Землю?
— Да.
— И это все те же?
— Все те же.
Но что-то было не так в этом совершенном докладе. Я была согласна в том, что касалось чумы и черных чужаков. А вот космические полеты… но стоп, что-то мне почудилось… В кабине было шумно, электроник ругался, а может, это был кибернетик? А я устала от постоянного напряжения, которым поддерживала свое ясновидение. А потом я поймала пробивавшуюся через вибрацию, через расслабление от болеутоляющего укола, через мое недомогание и слуховые барьеры, среди знакомых мне мыслей экипажа и беглецов… какую-то резко отличающуюся волну — холодную, нечеловеческую. Волну, которая с иронией передала: «Ошибочка, старина! Звездолетов там не было!»
Странно, не так ли? Но я тоже знала: они высадились не с кораблей, они… А, ладно, в тот момент это не имело особого значения. Главное заключалось в том, что среди нас затесался Ночной — и он приговорил нас к смерти! Это было какое-то озарение, а потом барьеры опустились, как тяжелые ворота замка, и я не была уверена, что смогу узнать противника. И потом, я не могла предупредить Леса: этот субъект был телепатом. Он был настороже, но спокоен и уверен в себе.