На этом месте кто-то из молодых князей, не сдержавшись, выкрикнул:
– Не видать ему этой шапочки! Утоп твой митрополит, княже.
– То есть как утоп? – растерянно спросил Константин.
– А вот так и утоп. В море, – пояснил обстоятельно Мстислав Романович. – Не надо было в такое время его посылать. Буря налетела, ну и… Двое твоих людей, кои на одной ладье с митрополитом и воеводой плыли, чудом спаслись. Купцы их подобрали, что сюда плыли. От них-то и дознались мы о беде, что приключилась.
– Может, ошиблись они? – упавшим голосом предположил рязанский князь.
– Да не могли они ошибиться. Сказывают, вся ладья в щепы разлетелась.
И Константину сразу стало как-то все безразлично. Краем уха он еще слышал, как Ярослав продолжал читать о том, что именно римский папа предпринял для избрания рязанского князя на царство.
Дескать, смоленского и киевского князей он и мирным путем подтолкнет к тому, чтобы они сдержали свое слово. Если будет возмущаться Новгород, то датский флот перекроет все выходы в море, запечатав устье Невы. Что же касается западных княжеств, то в случае сопротивления их владетелей Гонорий III уже направил своих легатов к венгерскому королю Андрею II, а кроме того, к полякам Лешку Белому и его брату Конраду Мазовецкому, которые должны быть наготове.
В конце послания была выражена уверенность в том, что долгожданный час, когда наместник Христа[143] сможет отечески обнять новообращенного царя и будущего императора и прижать его к своей груди, уже близок.
Едва Ярослав закончил читать, как взгляды присутствующих устремились на Константина. Были они разные, от злобно-торжествующих до изумленно-вопросительных. К сожалению, последних насчитывалось меньше всего.
– Ведомо ли тебе, Ярослав, что для подтверждения надобны видоки, али послухи?[144] Негоже князя величать израдцем[145] по одной лишь грамотке, – сурово хмурясь, медленно произнес Мстислав Романович.
– В сенях твоего терема, княже, мои людишки держат латинского монаха, именуемого фра Люченцо. Он и должен был передать грамотку князю Константину, да не успел – дружинники мои перехватили его вместе с харатьей. На словах же ему ничего передавать рязанцу не велено. Ввести?
– Хорошо ли, чтоб поганый латинянин против русского князя слово держал? – веско заметил Мстислав Удатный. – Допрежь того надобно самого Константина выслушать.
– И то дело, – согласился хозяин терема. – Говори, княже.
Константин неторопливо поднялся с места.
«Теперь уже все равно, – подумал он устало. – Если Славка и митрополит погибли, то всему конец. А если нет? – спросил он со злостью сам себя. – Чего сразу нюни распускать?! Вот только почему же такая пустота в душе?»