Однако кое-как сумел немного собраться с мыслями.
– О том, что все, там понаписанное, лжа голимая, я даже и говорить не буду. Оно и без того понятно всем тем, кто хоть немного знает меня, – начал он сухо.
– Стало быть, я на тебя поклеп возвел?! – взревел Ярослав, и рубцы на его лице недобро побагровели.
– Остынь, княже. Я этого не говорил и даже не думал. Какой ворог это писал, не ведаю. Но что касаемо православия, так вы все знаете, что я его завсегда держался со всей твердостью. И порукой тому те две святыни, кои я в Киев отправил. Ныне вот задумал белокаменный собор в Рязани поставить, а на берегу Оки – монастырь. Мы с владыкой Мефодием уже и место для него подобрали.
Он помолчал, прикидывая, что бы еще сказать, но больше ничего на ум не шло, и князь сел, досадуя сам на себя. Плохо говорил, неубедительно. Тон чересчур спокойный, аргументы хлипенькие, доказательств почти не привел. Уж очень не вовремя дошло до него известие о гибели друзей. Как будто кто-то невидимый со всей дури врезал здоровенным кулаком в солнечное сплетение, а потом потребовал: «Давай, выступай!» А тут боль такая, что даже дыхнуть нечем.
В ушах у Константина звенело, будто где-то рядом кружились комары. Тоненький такой звон, назойливый. Перед глазами все плыло, лики князей кружились в нескончаемом хороводе все быстрее и быстрее, пока не слились в одно разноцветное пятно, сменившееся багровой пеленой.
Очнулся он уже в соседней светлице, на лавке, покрытой мягкими шкурами. Рядом у стола возился какой-то крючконосый мужичок с ярко выраженными семитскими чертами лица – даже не еврей, а карикатура на него.
– Ничего-ничего, княже. Если Мойша сказал, что все будет хорошо, таки оно и будет хорошо, – пообещал он, увидев, что Константин очнулся. – Сейчас я настой изготовлю. Ты его выпьешь, и тогда тебе не надо будет падать без чувств. Правда, он горький, но тут уж ничего не поделаешь. Полезное почему-то всегда невкусно, – бормотал он, продолжая возиться со своими склянками и горшками.
А в гриднице тем временем решали дальнейшую судьбу рязанского князя. Окончательное постановление приняли после того, как князь Ярослав в своем слове полностью разбил в пух и прах все доводы Ингваря Ингваревича. Брату его Давыду и вовсе слова не дали – молод еще.
Ярослав говорил горячо и уверенно, но словами не частил, не торопился, растягивая миг своего торжества.
– Зрите сами и ведите подсчет, – предупредил он. – Перво-наперво срок возьмите, в кой он всех немцев разбил. Успел бы он так быстро их одолеть, ежели бы епископ с ним по-честному воевал? Да ни за что. Это раз. За короля венгерского сам скажу, а мой тесть Мстислав Мстиславич подтвердит, не дав соврать, – и впрямь он, не иначе как по подсказке легата, привез с собой из святых земель воев немецких и разместил их недалеко от Галицкого княжества!