Ну что тут оставалось делать княгине Дашковой, кроме как в очередной раз не произнести сакраментальное «увы»?!
Отныне это коротенькое словечко сделалось эпиграфом ее дальнейшей жизни.
Шло время, и все более отдаляла Катерину Романовну от себя императрица, все менее выказывала ей и вернувшемуся князю Михаилу Ивановичу свое расположение. И даже во время венчания Екатерины на царство княгине Дашковой назначено было место в соборе не как другу императрицы, украшенному орденом Св. Екатерины, а как жене полковника, в самых низших рядах…
Княгиня пыталась сохранить хорошую мину при плохой игре, однако порою ее недовольство подругой, которая обещала столь много, но обещаний своих не исполняла теперь, прорывалось-таки. Новая беременность, а потом и рождение сына повергли ее в пучину тоски. Дворец пришлось покинуть, она была лишена общества обожаемой особы. А та даже ни разу не навестила ее, отделывалась ничего не значащими записочками! Катерина Романовна почувствовала, как ее страстная любовь к императрице сменяется глубокой обидою. Среди родственников она не стеснялась говорить, что нипочем не стала бы помогать Екатерине, кабы знала, что той свойственно столь скоро забывать людей, которым она обязана решительно всем. Ведь даже сам замысел о государственном перевороте вызрел в голове княгини Дашковой!
Как-то раз, когда она рассуждала на эту излюбленную тему, кто-то из собеседников передал ей реплику императрицы: «Шесть месяцев я была в сношениях со всеми вождями заговора, прежде чем Дашкова узнала хоть одно имя». К сему было присовокуплено относительно близкой дружбы: Екатерина-де Алексеевна Дашкову держала при себе, чтобы выведывать от нее о планах ее сестрицы и Петра Федоровича, а также для того, чтобы уродство княгини оттеняло красоту ее венценосной подруги! Ну и не совсем ловко было ей одной в гвардейские казармы езживать, надо бы хоть с какой-никакой компаньонкою…
Услышав такое, Катерина Романовна воистину потеряла голову. Апельсиновая корка! Воистину! То-то хохочет на небесах злосчастный Петр Федорович, то-то радуется унижению той, коя замыслила и осуществила его ниспровержение!
Катерина Романовна даже и сама не помнила, что и кому тогда наговорила в горячности (забыв, кстати, и о том, что каждому слову истинно великих людей всегда внимает множество недоброжелателей, так и норовящих истолковать их речи на свой превратный салтык). Однако на другой день к ней ворвался возмущенный супруг, только что получивший от государыни послание следующего содержания: «Я от всей души желала бы не забыть заслуги княгини Дашковой вследствие ее собственной забывчивости; напомните ей об этом, князь, так как она позволяет себе угрожать мне в своих разговорах…»