– В мучениях? – повторила Екатерина, и рот ее задрожал от горя.
– Он оставался живым несколько дней, – рассказывал Александр. – Вы никогда не были на поле битвы, а я был. Вы никогда не видели умирающих от ран, гниющих от гангрены, криками умоляющих пристрелить их и положить конец их мучениям…
Ей удалось вывернуться из его рук, и она пронзительно закричала:
– Остановитесь, ради Бога, остановитесь! Он не мог так умирать… Он не мог!
– Он умер именно так, – безжалостно отрезал Александр. – Он сражался и умер в то время, когда вы готовили предательство. Но теперь, Екатерина, вы будете сохранять верность. Ради его памяти. Он бы заставил вас дать мне эту клятву.
Господи, как она рыдала! Свирепое животное… Он вспомнил, как ненавидящая Катрин Елизавета называла ее свирепым животным. Теперь она стонала, как раненое животное. И свирепости в этих звуках не было. Она оплакивала себя, свое великолепное тщеславие, свою силу и свою слабость. Единственный раз она проявила слабость – полюбила благородного человека, и эта любовь сейчас обратилась против нее. Она могла предать брата и ждала момента для этого, но предать Багратиона она не могла.
– Успокойтесь, – ласково сказал Александр. – Это вредно для вас и для… вашего сына.
– Петр всегда говорил, что я недооценивала вас, – пробормотала Екатерина, – и оказался прав.
– Он был великим воином и великим патриотом, – отозвался Александр. – Его никогда не забудут. И если вспомнят вас, душа моя, то не из-за того, что вы пытались предать своего брата и государя, а из-за того, что он любил вас, а вы – любили его.
Екатерина долго смотрела в никуда, храня на лице растерянное выражение, словно пыталась заглянуть в будущее, но не смогла. Потом слабо усмехнулась:
– Вы победили, Александр. Все кончено. Я буду верна вам и клянусь в этом. Начиная с сегодняшнего дня, ваша сестра стала вашей самой верной подданной.
Следует сказать, что она сдержала слово. Но если Екатерина сошла с политической сцены, то отныне каждое ее слово, каждое движение было рассчитано на зрителя и слушателя. Она будет образцовой матерью, женой, вдовой, снова женой – во втором браке она выйдет за Вильгельма Вюртембергского, своего очередного кузена, а после этого – образцовой государыней, преждевременную смерть которой будут оплакивать ее подданные и знающие ее русские. О ней осталось множество откликов, написанных, такое ощущение, не о живом человеке, а о некоей мраморной статуе, на пьедестале которой написано: «Идеал». Редко-редко в ворохе заплесневелых панегириков отыщешь живое слово искреннего восторга или искреннего порицания.