Все прояснила Машка, которая в конце концов появилась дома, уселась на кухне пить кофе и общаться по телефону. Маня делала глоток, а затем протяжно говорила в трубку:
– Ну пааслушайте, Каанстантиин… Ну вы скаажете… тоже придуумали… пааслушайте…
Она успела выхлебать весь кофе, а Константин все говорил и говорил.
Нет, Пашу это «вы» нисколько не обмануло. Машка разговаривала и свободной рукой накручивала на палец золотистую прядь. Точно так же она, можно сказать, на Пашиных глазах обводила вокруг наманикюренного пальчика ее Костю.
Тут Паша позабыла про Татьяну, которая всем своим видом выражала протест против внеурочного Машкиного вторжения в свои владения, про маман, которая, возможно, могла все услышать, и возмущенно сказала:
– Нет, это ты меня послушай, Машка! Зачем он тебе? Он, между прочим, мой жених, если хочешь знать. А тебе он совершенно не нужен, ты ведь просто так, от нечего делать к нему лезешь. – Паше казалось, что она говорит совершенно спокойно, и Маня только из вредности цедит сквозь зубы:
– Что ты орешь? Какой еще жених? И это я к нему лезу, я?! Да твой женишок ноги готов мне целовать, он ко мне еще с осени подбирался, слюни пускал…
– Замолчи! Ты врешь… – Паша не сразу поняла, что еще один голос приказывает замолчать. Им обеим. На пороге кухни стояла разгневанная мать, с рдеющими на щеках некрасивыми пятнами, сверкающими, как лед, глазами… Боже мой, что же она, Паша, наделала! Ей захотелось убежать, немедленно, но она не могла, не смела оттолкнуть мать, загораживающую путь к позорному отступлению.
Паша затравленно огляделась: с одной стороны пылающая гневом Машка, с другой – маман. И как же они были похожи!
– У меня тесто село из-за вашего крика, – откуда-то из-за Пашиной спины дрожащим голосом объявила Татьяна. Маман вздрогнула и дико на нее посмотрела, точно вместо Татьяны ей привиделся черт с рогами.
– Марш за мной! Обе! – скомандовала мать и исчезла.
Ох как Паша не хотела идти. Что же она натворила! Но разве можно было ослушаться, и Паша потащилась в гостиную. Она была готова умереть от стыда, и ее противно трясло. Зато Маня царственно вплыла следом, уселась на диван, но не рядом с матерью, а на противоположном конце и закинула ногу на ногу, только бледно-розовые пятна на лице выдавали ее ярость. Нет, Паше было так слабо.
– Вы что себе позволяете?! – Голос матери от гнева стал совсем низким. – На кухне, при прислуге… И это дочери Хлебникова!
Маня тряхнула золотыми кудрями и уставилась в окно.
– Что ты такое несла? Какой еще жених? И при чем здесь Константин?