Таким образом объясняется, на мой взгляд, один своеобразный факт, происшедший между 28 февраля и 5 или 6 марта, факт, который нельзя отнести ни к более раннему, ни к более позднему времени. Факт этот настолько отталкивающий, так говорит против бедной Екатерины, что о нем упоминается только в трех строках: ни она, ни ее братья не имели мужества говорить о нем больше. Они вообще умолчали бы об этом факте, если бы братья, привлеченные к судебной ответственности, не поняли, что на карту поставлена их собственная жизнь.
Жирар посетил Екатерину! Еще раз обошелся с ней дерзко и непристойно!
Братья и сестра утверждают, что это случилось после начала разбирательства дела. Между 26 ноября и 26 февраля Жирар был обескуражен, унижен, терпел поражение за поражением в поднятой им против Екатерины войне. Еще менее осмелился он посетить ее после 10 марта, когда она вернулась к себе и покинула монастырь, где он ее держал. Он видел ее именно в те пять дней, когда был еще господином над ней, когда несчастная под влиянием яда была сама не своя.
Если мать Гиоль когда-то отдала в его руки Екатерину, то также могла поступить и ее дочь. Выиграв битву благодаря ее собственному отказу от своих прежних показаний, он отважился прийти к ней в темницу, посмотреть на нее в том состоянии, в которое он ее поверг, в состоянии притупленности или отчаяния, взглянуть на нее, брошенную и небом и землей и — если у нее оставалась еще хоть искра самосознания — терзаемую скорбью при мысли о том, что она своими показаниями убила своих братьев. Она погибла, дело ее было проиграно. Однако начинался другой процесс, процесс над ее братьями и мужественным кармелитом. Может быть, у нее возникла мысль попытаться склонить Жирара, добиться у него обещания, что он не будет их преследовать и — в особенности — что их не подвергнут пытке.
Состояние заключенной было более чем печально, было достойно снисхождения. Она много страдала от связанных с сидячей жизнью недугов. Вследствие конвульсий у нее часто выпадала матка, что доставляло ей мучения.
Что Жирар был не случайным преступником, а извращенным злодеем, лучше всего доказывает то, что во всех ее страданиях он видел только возможность обеспечить свою выгоду. Он был убежден, что если он воспользуется моментом и унизит ее в ее собственных глазах, то она уже никогда больше не поднимется, не обретет мужество взять назад свое отречение от прежних показаний. Он ненавидел ее и, однако, говорил ей с гнусной и развратной шутливостью об этом выпадении матки, имел даже гнусность воспользоваться ее беззащитностью и коснуться ее в этом месте рукой. Ее брат утверждает это в немногих словах, не вдаваясь в подробности, с чувством глубокого стыда. Спрошенная по этому поводу, она только ответила: «Да». Увы! Ее расстроенный ум лишь медленно приходил в себя. 6 марта предстояла очная ставка, на которой она должна была подтвердить свои показания и безвозвратно погубить своих братьев. Она не могла говорить, задыхалась. Сострадательные комиссары дали ей понять, что рядом приготовлены орудия пытки, объяснили ей, как зубья будут сжимать ей кости, как ее будут пытать кобылой, железными остриями. Она была так слаба физически, что мужество ее покинуло. Она терпеливо стояла перед своим господином, который мог смеяться и торжествовать победу, так как унизил ее не только телесно, но и духовно, сделал убийцей ее братьев.