Ведьма (Мишле) - страница 89
Один из приемов Луизы состоял в том, чтобы терроризировать суд. Она вдруг заявляет: «Я вижу колдунов». И каждый дрожит, думая, что речь идет о нем.
Из Сен-Бома она победоносно протягивает свою руку до Марселя. Фламандский заклинатель, упавший до странной роли секретаря и поверенного дьявола, пишет под ее диктовку пять писем: марсельским капуцинам, дабы они понудили Гоффриди раскаяться; тем же капуцинам, дабы они задержали его, связали епитрахилью и держали пленником в доме, ею указанном; несколько писем умеренным, Катарине де Франс и доктринариям, которые сами выступили против нее. В конце концов, эта разнузданная, вышедшая из всех пределов женщина оскорбляет собственную игуменью: «Уезжая, вы мне советовали быть смиренной и послушной. Советую вам то же самое!»
Веррин, дьявол Луизы, демон воздуха и ветра, подсказывал ей безумные, легкомысленные, безмерно горделивые слова, оскорбляя друзей и недругов, самую инквизицию. Однажды она высмеяла Микаэлиса, который в Эксе напрасно теряет время, проповедуя в пустыне, тогда как ее приходит слушать в Сен-Бом весь мир. «Ты проповедуешь, Микаэлис, это правда, но толку от этого мало. А Луиза, ничему не учившаяся, постигла сущность совершенства».
Мысль, что она сломила Мадлену, наполняла ее дикой радостью. Одно ее слово произвело большее впечатление, чем сотня проповедей, слово варварское: «Ты будешь сожжена» (1 дек.). Растерявшаяся девушка говорила с тех пор все, что хотела та, и подло поддакивала ей.
Она унизилась перед всеми, просила прощения у матери, у Ромильона, у собрания, у Луизы. Если верить словам последней, оробевшая девушка отвела ее в сторону и умоляла пожалеть, не слишком ее мучить.
А та, нежная, как скала, милосердная, как камень, поняла, что соперница в ее руках, что она может делать с ней все, что захочет. Она завладела ею, подчинила, ошеломила ее, отняла у нее то немногое самосознание, которое оставалось у нее. Девушка снова была околдована. На этот раз в противоположность чарам Гоффриди — страхом. Несчастную, униженную девушку мучили, подвергали утонченным страданиям, желая заставить ее обвинить, убить того, кого она еще любила.
Если бы Мадлена устояла, Гоффриди был бы спасен. Все были настроены против Луизы.
Даже Микаэлис, затменный ею как проповедник, третируемый ею свысока, сделал бы все, чтобы не дать ей восторжествовать. Город Марсель, со страхом видевший, как инквизиция протягивает к нему из Авиньона свои руки, готовясь выхватить марсельского уроженца, защищал Гоффриди. В особенности же епископ и капитул отстаивали своего священника. Они утверждали, что все — результат ревности исповедников, обычной ненависти монахов к белому духовенству. Доктринарии были не прочь положить конец этому делу. Они боялись шума. Многие из них были так опечалены этим событием, что хотели все бросить и покинуть общежитие. Негодовали и дамы, в особенности госпожа Либерта, жена вождя роялистов, предавшего Марсель в руки короля. Все плакали, жалея Гоффриди, все говорили что не кто другой, как дьявол, нападает на этого агнца Бога.