Или она видела, что он просит у нее только дать ему один прекрасный русый волос. «А когда я отказала ему, то он воскликнул: «Хоть половину волоска».
По ее словам, она все не соглашалась. Но однажды, когда дверь ее кельи оказалась открытой, она стремглав побежала к Гоффриди. Ее поймали, взяли по крайней мере ее тело. А душу Микаэлис не знал, как взять. К счастью, он заметил магическое кольцо на ее руке, снял его, разломал и сжег. Предполагая, что упорство этой столь тихой девушки происходит от незримых колдунов, вторгающихся в ее комнату, он поставил там вооруженного человека, крепкого и сильного, со шпагой в руке, который наносил удары во все стороны и разрубал невидимых на куски.
Однако лучшим средством обратить Мадлену была смерть Гоффриди. 5 февраля инквизитор отправился в Экс произнести великопостную проповедь, увидел судей и воодушевил их. Подчиняясь его настроениям, парламент послал в Марсель за неблагоразумным священником, который был уверен, что они не посмеют этого сделать, так как он опирался на сочувствие епископа, капитула, капуцинов и всего света.
Мадлена и Гоффриди с разных концов въехали в Экс. Она находилась в таком возбужденном состоянии, что ее пришлось связать. Волнение ее было ужасно, ручаться за нее было невозможно. Тогда был придуман очень смелый опыт над больным ребенком. Ее хотели взять страхом, который порой ввергает женщину в конвульсии и может причинить ей смерть. Один из генеральных викариев архиепископа заметил, что во дворце имеется узкая и темная комната, вроде тех, которые в Испании называются гноильниками. Когда-то ими пользовались для хранения безвестных трупов. В эту погребальную пещеру и ввели дрожавшую всем телом девушку. Прикладывая к ее щекам холодные кости, стали изгонять из нее бесов. Она не умерла от ужаса, но с тех пор с ней можно было делать все, что угодно: сознание ее умерло, последние остатки нравственного чувства и воли были уничтожены. Она стала гибким орудием, с которым можно было обращаться по желанию. Она льстила, старалась угадать, что угодно ее господам. Ей показывали гугенотов, и она их осыпала оскорблениями. Ей устроили очную ставку с Гоффриди, и она наизусть перечислила все тяжкие обвинения против него, лучше, чем то могли бы сделать королевские чиновники. Это не мешало ей бешено лаять, когда ее водили в церковь, натравливать народ на Гоффриди, заставляя своего дьявола кощунствовать во имя колдуна. Вельзевул говорил ее устами: «Отрекаюсь от Бога во имя Гоффриди, отрекаюсь от Бога».
Какая ужасная общность! Дьявол, вселившийся одновременно в двух людей, губил одного словами другого. Все, что он говорил устами Мадлены, вменялось в вину Гоффриди. И объятая ужасом толпа жаждала увидеть на костре немого богохульника, нечестье которого изрыгалось устами девушки.