Я молчал — секунды текли.
— По-моему, я давно отомстил тебе, и ты это знаешь, — наконец сказал я.
Шейла, как это ни странно, улыбнулась.
— Тебя это все еще волнует?
— Да, иногда.
— Напрасно.
Она пристально посмотрела на меня, и во взгляде ее я прочел нечто похожее на жалость.
— Я все думаю, не потому ли ты так долго терпишь меня, — сказала она. — Если бы ты тогда не поступил так, ты, наверно, давно бы уже от меня избавился.
Я снова помедлил, затем с полной искренностью ответил:
— Не думаю.
— Я уеду сегодня, — вдруг объявила Шейла.
Я сказал, что это глупо.
— Я уеду сегодня, — повторила она.
— А я тебя не пущу! — сказал я.
— Теперь ты не имеешь на это права! — сказала Шейла.
Я рассердился, что случалось со мной всегда, когда она проявляла своеволие, которое могло повредить прежде всего ей самой. Как же она может уйти из дому, ведь у нее нет другого пристанища? Она должна остаться, пока я не налажу ее дальнейшую жизнь. На все это она ответила одним словом: «Нет!» Гнев мой возрастал, и я метнулся к креслу, намереваясь силой удержать ее. Она даже не отстранилась, только оказала:
— Теперь это уже не в твоей власти!
Я разжал руки. Такова была ее воля.
Не произнося ни слова, мы смотрели друг на друга. Наконец Шейла поднялась с кресла.
— Ну что ж, вот все и кончено, — промолвила она. — Помоги-ка мне собрать вещи.
В эту минуту она, как и я раньше, обратила внимание на ветер и подошла к окну. Деревья гнулись под низко нависшим серым небом. Пышная июньская зелень их даже в сумеречном свете выступала ярким пятном. Из окна тянуло запахом липы.
— Я полюбила этот дом, — заметила Шейла, поглаживая своими сильными пальцами подоконник.
Мы прошли в ее будуар. Там царил страшный беспорядок, которого до нынешнего вечера я не замечал, как и не сознавал того, что от безукоризненной аккуратности Шейлы уже ничего не осталось; так муж не видит, насколько подурнела его жена, хотя это бросается в глаза всякому, кто не встречался с нею год.
Шейла обошла будуар. Хотя она перестала следить за своей внешностью, движения ее были по-прежнему грациозны и энергичны. Она попросила, чтобы я на некоторое время оставил у себя коллекцию монет. Она слишком тяжелая и ценная, чтобы таскать ее с собой из отеля в отель. Прежде всего Шейла упаковала свой патефон.
— Он мне понадобится, — сказала она.
Затем она стала укладывать в чемодан альбомы с пластинками. Я подавал их ей. Принимая очередной альбом, Шейла улыбнулась мне дружеской, немного печальной, но беззлобной улыбкой.
— Как жаль, что у тебя совсем нет слуха, — заметила она.