* * *
Выйдя в тот вечер из управления, Поляков вдруг остро ощутил, что скоро весна. На самом деле стоял еще февраль, но выдалось одно из тех редких мгновений, когда усталая зима как бы притихает, затаивается, переводит свое утомленное дыхание. Весна, которая в это время уже нетерпеливо ждет своей очереди, мгновенно протягивает к людям душистые руки, полные охапок подснежников, и чуть проклюнувшейся травы, и набухших тополиных почек, и серых, словно заячьи хвостики, комочков вербы. Ну да, конечно, зима потом спохватывается и снова заметает мир, заносит его снегом, но люди-то уже почуяли, как пахло от сугробов живой свежестью и как шевелились звезды в повлажневших темных небесах! И сердца у них начинают тревожиться…
Вот такой выдался вечер, когда Поляков запнулся посреди улицы Воробьева, около ворот управления, и начал думать, какой дорогой пойти домой. Он жил не столь далеко отсюда, на Грузинской, как раз около оврага, туда можно было пройти или по Краснофлотской, или по улице Свердлова, без разницы, но он чувствовал, что сейчас не в силах идти ни по одной из этих улиц. Названия их оскверняли его слух. как никогда раньше. Кажется, он душу сейчас продал бы за то, чтобы пройти по Большой Покровке или по Ильинке!
Но это было невозможно.
Невозможно.
«Я вот что сделаю, – сказал себе Поляков, заговорщически улыбаясь, словно мальчишка, обдумывающий, как обхитрить вредного учителя, – я отправлюсь в обход. Пойду по Звездинке, а потом сверну на улицу Студеную и в Холодный переулок. Пройду переулком, и мне останется только зажмуриться и перебежать Свердловку около Госбанка – и сразу начнется Грузинская. Хотя надо ведь еще по Воробьева дойти до Звездинки и пересечь Свердловку… А может, дворами попробовать? Нет, тогда придется на площадь Горького выходить. Только не на Горького! Ладно, я сейчас бегом, бегом…»
На него иногда находило такое. Он выдумывал маршруты невероятной сложности, только бы как можно дольше пройтись по улицам, сохранившим старые названия. Один из любимейших маршрутов – по Провиантской, потом по Ижорской, потом обратно. Это были длинные улицы, сплошь в старых маленьких домиках, окруженных заснеженными садами. Однако со стороны Волги Провиантская была блокирована набережной Жданова, а Ижорская с другой стороны – улицей имени сестер Невзоровых, пламенных революционерок… Можно было, конечно, попасть на Провиантскую по Ковалихе, но на Ковалиху-то никак не пройдешь, минуя улицу Веры Фигнер: туда ведет Октябрьская, бывшая Дворянская, там рядом и Загорского, а эти улицы Поляков особенно ненавидел за воспоминания, невыносимые воспоминания, с ними связанные. Из-за тех же воспоминаний он никогда не подходил к площади Свободы по улице Фигнер, потому что в двух кварталах от площади находилась часовня Варвары-великомученицы, а стояла она как раз на пересечении Фигнер и Загорского. Словом, город порою зажимал память Полякова в кошмарные тиски…