Стрелял не Монахин. Кто-то другой. Кто?
«Да кто бы он ни был, – холодно подумал Поляков, – я не буду его искать. Он стрелял не в меня, Георгия Смольникова. Он стрелял в майора НКВД Полякова, который, как можно было понять по нескольким Ольгиным истерическим выкрикам, предлагал ей стать его тайной осведомительницей. У Георгия Смольникова подобного и в мыслях не было. Георгий Смольников с большой охотой предложил бы ей стать его тайной любовницей… потому что жениться на ней – значит подвергнуть ее губительному риску. Но какое бы это было счастье – жениться на ней!»
Он вдруг отпустил мысли и чувства на волю, вдруг позволил себе проникнуть во все те тайны, которые хранила его душа после первой же встречи с Ольгой – тогда, в той же подворотне, когда он первый раз увидел ее с тремя замерзшими гераньками: алой, розовой и белой… Какой волшебный, какой чудесный, какой многозначительный, мистический для него цветок – герань!
Он открыл глаза и почти с ненавистью посмотрел на тумбочку. Вазочка, похожая на карандашницу, по-прежнему оставалась пустой. Сколько еще можно ждать?! Неужели она и правда принесет герани только завтра? Но почему, почему, неужели так трудно выполнить одну маленькую просьбу?!
– Ч-черт… – простонал он от злости и боли – слишком резко повернул голову.
– Что с тобой? – Храмов наклонился к нему. – Врача позвать?
– Не надо, – проскрежетал сквозь зубы Поляков.
– Ладно, – Храмов встал. – Извини, я тут лезу к тебе с разными разговорами, а тебе так худо. Но мне нужно, мне непременно нужно с тобой поговорить. И чем скорей, тем лучше. Слишком много вопросов возникает, и я не хочу, чтобы задавать их тебе пришел кто-то другой.
– Какие еще вопросы? – с тоской выдохнул смертельно усталый Поляков, но Храмов только головой покачал:
– Завтра приду. А ты пока поспи, ладно?
Храмов очень осторожно взял Полякова за правую руку, хотя та была совершенно здорова и вполне выдержала бы крепкое пожатие. Постоял, глядя сверху вниз: какой-то слишком уж большой и здоровый. Халат глупо топорщился на его широких плечах.
Храмов постоял, словно собираясь еще что-то сказать, но не решился – повернулся, отдернул занавеску и ушел. Поляков и в самом деле уснул – уснул мгновенно и очень крепко, а когда открыл глаза, был уже вечер, раздавали ужин, в палате стучали ложками по мискам, выскребая кашу, санитарка Земфира ходила по палате, гортанно выкликая, словно торговка на базаре: «А вот чаю подлить! Чаю кому?» А рядом с Поляковым на тумбочке в узенькой вазочке, похожей на карандашницу, стояли три герани. На сей раз они были все красные.