Она сама во всем виновата, да. Когда-то у нее не хватило твердости… Но она же хотела как лучше! Лучше не только для себя, но и для других!
Благими намерениями, как всегда, оказалась вымощена одна всем известная дорога – в ее личный ад.
Жить в бараке постоянно… Лишиться единственной отдушины для себя – и лишить ее других… Чертова Булька!
Александра набралась храбрости и попыталась поговорить с Надей-Кобел. Нет, не вовсе запретить Бульке ночевать в «санатории», – но хотя бы на время угомониться.
Выслушав, Надя посоветовала ей захлопнуть покрепче скворешник и не разводить ненужные талы-талы.
Александра оценила мягкость выражений, старательно улыбнулась Наде и ушла.
Улыбка слиняла с ее лица довольно быстро.
Да что же делать-то? Хоть у Мурзика помощи проси, честное слово! Ну да, она была в таком отчаянии, что даже такая мысль мелькнула. Однако грянула новая беда.
Зинка-с-Ленинграда, которая благодаря трепетному отношению Мельникова ко всем жителям Северной столицы, была переведена из санчасти «на повышение» – в столовую – и теперь снимала пробу на кухне, не забывала своих бывших коллег. Частенько она умудрялась часть «снятых проб» слить в плоскую флягу, которую приспособилась носить под бушлатом, и притаскивать в санчасть. Потом наглость ее дошла до того, что она почти открыто выносила котелки с кашей и киселем из столовой и тащила в санчасть, где доктор Никольский, санитар Фролов и сестра Аксакова в три ложки, споро и молчаливо, отдавали должное товарищескому чувству Зинки-с-Ленинграда, которая, правда, предпочитала, чтобы ее все-таки называли Зинаидой Викторовной.
Однажды какой-то пацан [20] проследил за Зинкой, несшей из столовой котелок с киселем, и притащился за ней в санчасть. Он выждал, когда Зинка ушла (в санчасти была в то время одна только Александра), и ворвался в приемную. Александра только взяла в руки котелок, чтобы спрятать его подальше от искушения – до прихода Никольского и Фролова. Она скорее откусила бы себе пальцы, чем съела бы одна хоть ложку киселя, но вволю понаслаждаться клюквенно-крахмальным, почти домашним ароматом ей никто не запрещал. Так она и стояла, сунув нос чуть ли не в котелок, и нюхала кисель, как вдруг услышала звук распахнувшейся двери.
На пороге стоял тощий рыжий веснушчатый парень с маниакально расширенными глазами. Александра решила было, что какой-нибудь «ширяла» пришел за «подогревом» и сейчас будет угрожать ей ножом, требуя «широк», но нет – не говоря ни слова, рыжий вырвал у нее котелок с киселем и выскочил вон. Александра только руками всплеснула, но ни гнаться за вором, ни крик поднимать не стала. Во-первых, не догонишь; во-вторых, поднимешь крик – заложишь Зинаиду Викторовну. К тому же ей стало жалко паренька, которому так страшно захотелось сладкого. Александра, которая шла на известные правонарушения, лишь бы раздобыть лишний грамм сахару, вполне понимала его и сочувствовала. Когда пришли мужчины, она откровенно рассказала о случившемся.