– Болит?
– Болит, – буркнул Мурзик, потирая почему-то грудь, а не ногу, и вышел вон.
А наутро…
Наутро лагерь облетела весть, которая заставила Александру остолбенеть. Ее жизнь была проиграна, и Кочегар, если бы, конечно, не проиграл свое право кому-нибудь другому, должен был убить ее. Но сделать этого он не успел: его самого кто-то убил в бараке нынче ночью. Ударом ножа в горло.
Чуть не целый день то Никольский, то Фролов, то Зинка-с-Ленинграда, побегав по лагерю, возвращались в санчасть и приносили новые подробности. Оказывается, Кочегар был убит не накидышем с выскакивающим лезвием, не зимой-финкой, а маленьким ножом, который называется на воровском языке жульман. Немедленно в бараках был проведен самый тщательный шмон (сначала в пятом мужском, где совершилось убийство, потом, для профилактики, в других, как мужских, так и женских). Обшмонали всех поголовно зэков, но нигде и ни у кого никакого оружия не нашли. Это, конечно, ничего не значило, потому что воровская братва обладала уникальными способностями мастерить тайники и «заховывать» то, что не должно быть найдено. Правда, среди «людей» были кукушки-доносчики, однако на сей раз толку от них было мало: то ли они в самом деле не знали, где находятся тайники, и им просто не о чем было «куковать», то ли, что вернее всего, боялись, не настиг бы и их меткий бросок в горло. Ну да, удалось установить, что жульман не просто так вонзили под кадык Кочегару, а метнули с расстояния. Конечно, метать ножи непременно умеют почти все уркаганы, однако чтобы так метко угодить в горло в темноте! Человек, хотевший убить Кочегара, явно не спал, выжидая, пока тот пойдет к параше. Приподнялся, прицелился – и… Это каким же зрением, какой ловкостью и меткостью надо обладать! Большим мастером своего дела оказался убийца Кочегара! И за что только зло на него затаил?
Быстро перебрали дела всех заключенных. Никто из них не славился как мастак «брать на красный галстук», то есть убивать ударом ножа в шею.
– Никто? – глухо спросила Александра.
– Никто, – уверила Зинка-с-Ленинграда, которая принесла последнюю новость. – А что ты так побледнела?
– Побледнеешь тут, – пробормотала Александра.
– И то, – согласилась Зинаида Викторовна. – Иди приляг. Я тут побуду.
Работы в санчасти было по горло, Александра никогда не позволяла себе отдохнуть, но сейчас покорно ушла в свой закуток, прилегла на топчанчик, поджала ноги и прикрылась шубкой, некогда присланной из дому, теперь уже вытертой до дыр, но еще хранящей тепло.
Легла. Закрыла глаза…
И словно не стало вокруг зимы и стужи. Запахло маем, пылью, прибитой дождем, свежей зеленью и близкой летней духотой. Повеяло камышинским ветром. Увидела себя Александра девчонкой в клетчатой юбочке, кружевной блузочке и шляпке с вуалеткой, увидела себя семнадцатилетней Сашенькой, которая пришла на улицу Канатную к колдуну – привораживать Игоря Вознесенского. Ее привела Милка-Любка, заранее предупредив, что колдун берет дорого – аж пять рублей!