Отец взбесился. Оно и понятно: Савельев – его старинный друг. Тетя Оля, конечно, немедленно начала рыдать. Сашка вроде бы тоже не в восторге от сватовства: сидит бледная, несчастная, смотрит на Дмитрия с какой-то опаской. Неужели решила, что он ее силком под венец потащит? Да отец не позволит, ясно же.
Выбежал, машет руками:
– Уходите! Вон отсюда! Даня! Проводите!
Затренькал дверной колокольчик.
– Очень мило, – всхлипнула тетя Оля. – Наверное, нижние соседи пришли ругаться, что так шумим.
Вот-вот, устало подумал Шурка, и от этого я тоже хочу сбежать, от вечного заискивания перед нижними соседями: чтобы не нашуметь, не крикнуть лишний раз, не поиграть громко на рояле, не промчаться в галопе, не пропрыгать в полечке, боже упаси!
Дверь открылась, кто-то засмеялся свежим, живым, незнакомым смехом… Не похоже на соседку, вдову статского советника, надоедливую брюзгу.
Вбежала Даня – глаза по пятаку:
– К вам госпожа Шатилова.
Даня еще не привыкла, что появилась новая родственница. Шурка тоже не привык.
Стоп, что такое? Вошел почему-то мальчишка в курточке рассыльного… Ого, какая огромная коробка! Вот это торт! «Arc-en-ciel» – надпись на коробке. Бисквитный, с жидким ромовым кремом, знаменитый торт из французской кондитерской. Дорогой… Шурка его даже не пробовал никогда. Розовый бант размером чуть ли не с саму коробку… А вот и госпожа Шатилова с букетом, конечно же, розовых роз:
– Добрый вечер, мои дорогие!
Так и сияет улыбкой напомаженных губ, хотя глаза не улыбаются. Грустные глаза… Нет, просто холодные.
– Даня, ставьте самовар. Я хочу напроситься к вам на чай. Не прогоните? Я так по вас соскучилась! Никита уехал в Петербург, дети еще не вернулись из Москвы, я одна, совершенно одна… Умираю с тоски! Олечка, в воду для роз нужно непременно бросить аспирин. Вы слышали, что у нас произошло? Сбежал доктор – ну, сормовский заводской врач, Туманский. Вы его должны помнить, Константин, он для вас какие-то там бумаги писал. Для вашего процесса, помните?
– Конечно, – неприветливо буркнул отец.
Шурке стало смешно. Отец тетю Лиду терпеть не может. Впрочем, ей, кажется, на это наплевать. Вон полетела целоваться по кругу.
– Оленька, милая! – чмок-чмок. – Сашенька, моя прелесть! – чмок-чмок. – Шурик, ты подрос, мой хороший! – чмок-чмок. – Молодой человек…
Нет, около Аксакова тетушка приостановилась:
– Прошу прощения, мы не знакомы? Нет, я вас где-то видела… Вы бывали в Петербурге? Как мило, я тоже… Ах, я вспомнила, где видела вас!
Странно… Шурке показалось, или Митька Аксаков в самом деле позеленел?