Корч выписывает в блокнот данные и бросается к себе наверх. Анджей Люлинский. Проживает: Замковая, 4, освобожден из камеры предварительного заключения седьмого августа.
– Срочно доставить его ко мне! – поручает он дежурному.
«Да, шеф прав, – Корч никак не может успокоиться. – По этому каналу информация действительно могла просочиться. Но просочилась ли? Сейчас выяснится. А вдруг Люлинский куда-нибудь выехал?»
К счастью, тот никуда не выехал, и через каких-нибудь полчаса милиционер доставляет в клетушку Корча тощего мужичонку с крысиной мордочкой и бегающими глазками.
– В чем дело? Меня освободили по распоряжению прокурора. Я не виноват. – Голос у мужичонки писклявый и перепуганный. – Не воровал я эти доски… Поклеп все это…
«Какие еще доски? А… Его, видимо, в этом обвиняли, – не сразу соображает Корч, поглощенный занимающими его мыслями. – Опять прошляпил. Надо было еще до привода ознакомиться с делом этого Люлинского», – корит себя Корч и резким тоном бросает:
– Дело не в досках! Не успел прокурор вас освободить, как вы опять заскучали по камере!
– Не пойму, о чем вы говорите. Что я такого сделал? После освобождения сразу пошел домой. У меня все в порядке.
Однако в бегающих глазках таится беспокойство, – Гражданин Люлинский, на этот раз дело пахнет не досками, а убийством. Это посерьезнее…
– Я?! Убийство?! Гражданин начальник, что вы такое говорите?! – вскрикивает Люлинский дрожащим голосом. Руки его на краю стола трясутся. – Я – и мокрое дело! Это какая-то ошибка! О, боже! – Голос его прерывается, в глазах неподдельный ужас.
– В какой камере вы здесь содержались?
– В восьмой, – торопится тот с ответом.
– С вами там находился некий Зигмунт Базяк?
– Фамилии не знаю. Привели туда одного перед самым моим освобождением… Пацана какого-то, белобрысого…
– О чем просил вас этот белобрысый?
– Он – меня?! – дрожь в голосе усиливается. – Ни о чем.
– Пан Люлинский, я ведь, кажется, ясно сказал – речь идет об убийстве. Вам опять не терпится попасть за решетку, но теперь уже по другому обвинению?
– Я скажу, все скажу. Я не знал… Правда, не знал… Он ведь только просил меня передать… Всего несколько слов…
– Что именно?
– «Пусть пьянчуга не чирикает».
– Когда и кому вы передали эти слова?
– На следующий день, утром. Восьмого августа, часов в десять, какому-то Сливяку. Я сказал, что пришел от Зигмунта, и передал эти слова про пьянчугу… Я правда не знал…
– Адрес! Быстро!
– Варшавская, 24.
Корч торопится.
– Проверим. А вам придется пока подождать у нас до выяснения обстоятельств дела, – бросает он, направляясь к двери. – Задержите его до моего возвращения, и чтоб ни с кем не общался, – поручает он милиционеру, выходя.