– Нет. Возле него лежала, правда, разбитая бутылка из-под водки, но водкой была залита только одежда. Вскрытие не показало наличия алкоголя в крови. Осколки стекла от бутылки мы собрали и отправили на дактилоскопическую экспертизу. При осмотре квартиры спиртного не обнаружено. В беседе со мной шестого сентября Кацинский был совершенно трезв и сказал, что бросил пить, поскольку оказалось, наконец, что кому-то он еще нужен.
– Он так и сказал? – задумчиво спрашивает Земба.
– Да. После нападения на Ирэну Врубль он постоянно помогал и ей, и той старушке пенсионерке, которую сшибла машина, – поясняет Корч.
Но этой фразы Земба уже не слышит. «Оказалось, наконец, что кому-то он еще нужен», – повторяет Земба про себя. Эти слова будто укор совести. Перед мысленным его взором встает изможденное лицо давнего боевого товарища. «Я пришел к тебе за справедливостью… Пришел к тебе за справедливостью… Пришел… и потому погиб. А что же я?!» Земба чувствует, как в нем начинает вскипать ярость. Он сам не знает, не может понять, откуда берется это чувство. Давно уже он ни на что так болезненно не реагировал. Ярость и чувство отвращения. Ко всему этому заборувскому укладу жизни, построенному на принципе «ты – мне, я – тебе». Неужто и он дал втянуть себя в эту дьявольскую сеть?!
– Ты Базяка допросил? – спрашивает он резко.
– Да, но пока безуспешно. Он утверждает, что Находился в тот день дома. Никаких доказательств У нас, к сожалению, нет. Кацинский был единственным свидетелем. А поскольку теперь и он мертв, Базяка придется освободить.
– Что удалось установить о его сообщнике?
– Пока ничего, кроме словесного портрета.
– В котором часу ты закончил допрос Базяка?
Корч на минуту задумывается.
– Днем… Часа в два.
– Ты проверял! из камеры, где сидит Базяк, после его допроса никого из задержанных не освобождали?
Корч мгновенно схватывает смысл вопроса. Действительно, этим путем Базяк вполне мог связаться с сообщником.
– Не догадался, – признается он огорченно, – Прошляпил.
– Срочно проверь! – в тоне Зембы по-прежнему резкие ноты.
Корч выходит из кабинета, огорченный своей оплошностью. Направляется к начальнику караула. – В какой камере содержится Зигмунт Базяк? – В восьмой.
– В ней есть еще кто-нибудь?
– Нет, сейчас он один. – А кто был раньше?
– Сидел там один тип. Позавчера, седьмого, его выпустили.
– Как фамилия?
– Сейчас посмотрю, – сержант листает журнал.
– Базяк уже содержался в этой камере до освобождения второго?
– Кажется, да. Выпускал я того часа в четыре. Вот распоряжение об освобождении, – сержант протягивает Корчу журнал.