Поэт же, как мы видели, полагал, что «за нами темная степь — и на ней возвышается единственный памятник: Песнь о полку Игореве». Нелишним будет заметить, что в «темной степи» возможны неожиданные находки, и последующие поиски целой плеяды исследователей это доказали…
Но все-таки как отнестись к тому факту, что Пушкин знал из допетровской русской словесности немногое? Существенный ли это недостаток? Были бы достижения Поэта еще значительнее, если бы его знание русской словесности XI–XVII веков было намного более широким?
Строго говоря, такого рода вопросы не вполне правомерны, ибо они склоняются к популярному, но едва ли глубокому «альтернативному» мышлению об истории (в том числе об истории творчества), которое, говоря попросту, ставит вопрос так: «Что было бы, если бы дело шло иначе, чем оно шло». Между тем история содержит в себе свой внутренний объективный смысл, который сложнее и основательнее любых наших субъективных мыслей о ней (истории).
И все же стоит кратко сказать о поставленных только что вопросах. Главное, пожалуй, свершение Пушкина — создание русского классического стиля (о чем мы уже говорили), благодаря чему и смогла плодотворно развиваться наша великая литература XIX–XX веков, для которой Пушкин — при всех возможных оговорках — всегда был мерой, высшим образцом искусства слова.
И есть основания полагать, что мощное воздействие словесности предшествующих веков могло помешать этому пушкинскому свершению, условием которого была творческая свобода, независимость от давних канонов и норм.
Но это отнюдь не означает, что, творя русский классический стиль, Поэт вообще не опирался на многовековую историю русского слова. При его высшей духовной проникновенности достаточно было и тех знаний, которыми он обладал, — ведь он знал (и тщательно изучал) и «Слово о полку Игореве», и ряд летописей, и жития святых. Ему была всецело внятна сама тысячелетняя стихия русского Слова. В момент обретения творческой зрелости, в 1825 году, Пушкин написал:
«Как материал словесности, язык славяно-русский[191] имеет неоспоримое превосходство пред всеми европейскими[192]… В XI веке древний греческий язык[193] вдруг открыл ему свой лексикон, сокровищницу гармонии… Простонародное наречие необходимо должно было отделиться от книжного;[194] но впоследствии они сблизились, и такова стихия, данная нам для сообщения наших мыслей» (выделено самим Пушкиным).
Из этих высказываний ясно, что Поэт опирался именно на весь многовековой путь отечественной словесности, хотя и не знал множества ее творений… А ныне, вглядываясь в те или иные из этих творений XI–XVII веков, мы можем увидеть, что они, так сказать, подготовляли творчество Поэта… И я считаю уместным и важным познакомить читателей с древним творением нашей словесности, которое известно лишь очень узкому кругу специалистов. Речь идет о «Палее Толковой» или, иначе, «Книге бытия небеси и земли» (созданной, по мнению М. Н. Тихомирова, в конце XI века, то есть за 700 лет до рождения Пушкина).