Словом, любая попытка заглянуть в будущее неизбежно опирается на знания о тех или иных явлениях прошлого. Однако — и это не нужно, по-видимому, доказывать — обращение к прошлому ради уяснения вероятного грядущего хода событий может принести плоды лишь при условии, что мы сделали верный выбор исторической ситуации, с которой собираемся сопоставлять нынешнее положение; эта ситуация должна быть так или иначе родственна современной.
Между тем 1917 год имеет сходство с сегодняшней ситуацией только по своим, строго говоря, «внешним» последствиям, — острой борьбе политических сил, разрухе, резкому ослаблению и прямому распаду государства и т. п. Определять же внутреннее содержание нашего времени как революцию (что постоянно делают нынешние идеологи) нет никаких существенных оснований. Стремление называть происходящее сегодня «революцией» — это, собственно, непреодоленный пережиток более ранних — довольно-таки наивных — представлений, согласно которым в 1917 г. у нас были в общем вполне «позитивные» перемены, а позднее пришел злодей Сталин и подавил революцию, установив совершенно-де несвойственную ей диктатуру, и потому нам надо, мол, совершить новую — «антисталинистскую» — революцию (на деле же, например, всецело закономерным этапом Английской революции была диктатура Кромвеля, а Французской — Наполеона).
Эта «концепция» была уже несколько лет назад и отвергнута, и даже осмеяна, но, как ни странно, до сих пор многие продолжают считать происходящее сегодня «революцией», направленной против «контрреволюционного» сталинистского строя.
Уж гораздо вернее было бы определять нынешние события именно как контрреволюцию, призванную ликвидировать прискорбные результаты Октябрьской революции. Кстати сказать, люди моего круга в 1960-х гг. лелеяли мечту именно о контрреволюции (о причинах этого я еще скажу) и исповедовали своего рода культ рыцарских фигур генерала Л. Г. Корнилова и адмирала А. В. Колчака (вплоть до поисков места под Екатеринодаром, где были закопаны оскверненные останки погибшего Лавра Георгиевича, и паломничества к возлюбленной Александра Васильевича — А. В. Тимиревой, которая дожила до 1975 г.). Но я говорю о людях именно моего круга; влиятельнейшие же ныне идеологи, которые — все без исключения — выросли в лоне марксистско-ленинского мировоззрения, явно не могут переступить через свое абсолютно негативное восприятие даже самого этого слова «контрреволюция» (они обычно относят его к действиям своих противников) и предпочитают называть вдохновляемые ими перемены «революцией» (хотя, казалось бы, они уже так или иначе осознают, что революция — это чудовищный по своим разрушительным последствиям и жертвам катаклизм). Впрочем, и «контрреволюция» — слишком «сильное» слово, обозначающее события, связанные, в частности, с прямой и захватывающей все общество вооруженной борьбой. И то, что происходит ныне в России, наиболее адекватно определяется термином