Церемония закончилась богослужением в Успенском соборе. Служил патриарх Игнатий с многочисленным духовенством. Конечно, царь присутствовал в храме. Все обряды совершались с торжественностью и пышностью, свойственными столь выразительному ритуалу православной церкви. Дым кадил возносился к небу вместе с молениями священнослужителей. Между тем для Дмитрия наступал критический момент. Перед ним стояла дилемма: принять причастие по православному обряду или же отказаться от него к соблазну всех. Иного выхода не было. Так как скандала в церкви не произошло, приходится допустить, что Дмитрий приобщился как православный. Во всяком случае, относительно этого эпизода в нашем распоряжении нет достаточно определенных свидетельств. Сообщения русских на этот счет так же не ясны, как и показания поляков. Можно было бы ждать большего внимания со стороны иезуитов, капелланов Дмитрия. Но и они ничего не в состоянии сказать. По их словам, в храме было такое множество зрителей, что им самим не удалось видеть церемонии, происходившей перед алтарем. Выдает себя скорее сам Дмитрий, хотя, может быть, косвенным образом и бессознательно. Вскоре по поводу коронования Марины он будет энергично доказывать, что если его невеста не пожелает причаститься по православному обряду, ее невозможно будет венчать на царство. Это производит такое впечатление, будто царь судит по собственному опыту, желая, чтобы его будущая супруга подчинилась тому условию, которое выполнил он сам.
Церковный обряд кончился. За ним последовало светское торжество по всем правилам этикета. Из Успенского собора бояре и другие сановники государства отправились во дворец поздравить царя и засвидетельствовать ему свою верноподданническую преданность. То же самое сделали начальствующие лица польского отряда. Согласно желанию, выраженному Дмитрием, поляков сопровождали оба капеллана. Избранная московская знать и гордые сыны Польши смешались в одну раболепную толпу перед троном нового царя. Все почтительно целовали ему руку. По-видимому, они были счастливы воздавать ему такую честь и готовы верно служить ему в будущем. Это была, несомненно, внушительная, но несколько однообразная картина. Некоторое оживление в этот церемониал внес лишь отец Николай, обратившийся к Дмитрию с кратким, но прочувственным словом. Иезуит в Кремле, обращающийся с речью к царю на польском языке, — конечно, это было нечто невиданное и неслыханное. Легко себе представить, какое впечатление эта сцена должна была произвести на присутствующих. Впрочем, речь отца Николая была самого невинного свойства. Вся она состояла из общих фраз и обычных в таких случаях пожеланий. Однако Дмитрий выслушал ее с очевидным удовольствием. Он сам перевел из нее несколько фраз для русских слушателей и сумел тут же, без всякой подготовки, ответить иезуиту в самом милостивом тоне.