— Ну-у, — протянул Илияш как-то неопределенно, — князь-то уж точно тут не при чем…
— Откуда ты знаешь? — тут же взвился Станко.
Его собеседник пожал плечами, уклоняясь от разговора, и парень снова подумал, что Илияшу известно про князя куда больше, нежели полагается знать простому браконьеру… Он не удержался от вопроса:
— А правда… Слышал я, что князь умеет чужой облик принимать… Оборачиваться… В женщину превращается, в ребенка, ходит среди людей да высматривает…
— Чего высматривает-то? — Илияш, кажется, удивился.
— Ну, мало ли…
Браконьер фыркнул:
— А волком не перекидывается, не слыхал?
Смеется, с обидой подумал Станко. Опять смеется.
— Не обижайся, — вздохнул Илияш. — Но то, что умеет и чего не умеет князь Лиго, ты у князя спроси, ладно?
Помолчали. Костер догорал; пора было устраиваться на ночлег.
— А твоя мать, наверное, красавицей была? — проронил Илияш, вороша красные пульсирующие угольки.
После памятного случая в трактире Станко впервые услышал от него упоминание о своей матери.
Обрывки облаков лениво тянулись по диску луны.
— Да, — отозвался он глухо, — была красавицей.
— Черноволосая, как ты?
— Нет, — буркнул Станко сквозь зубы, — у нее были светлые волосы…
— Значит, ты по масти в отца пошел?
Станко отвернулся и свирепо сплюнул.
— Ну хорошо, — тут же примирительно отозвался Илияш, — хорошо… Наверное, к матери… сватались? Когда ты был маленький, а?
Станко крепко-крепко обнял колени. Ткнулся в них подбородком. Когда-то он умел сидеть так часами — в сарае, или на печке в темном углу…
— Ты не понимаешь, — сказал он тихо. — Не понимаешь. Она…
Ему вдруг захотелось плакать. Луна выползла из-за туч; Станко вспомнилась колыбельная, там говорилось про зайца, который увезет мальчика прямо на луну…
— Она родила ребенка в девичестве, — прошептал Станко, обращаясь к луне. — Это было… Хуже смерти. Ее с животом посадили на цепь у колодца… Чтобы все плевали, кто мимо идет. Такой обычай… И плевали! Она поначалу желала ребенку, то есть мне, смерти… Но я не умер.
Он перевел дыхание.
— Разве она не любила тебя? — спросил Илияш, и тоже шепотом.
Станко усмехнулся через силу:
— Еще как любила! Как станет обнимать… Конфеты, сладости, лучший кусочек… А жили-то бедно… Сама худая, как щепка, того и гляди, ветром унесет… Я, пока маленький был, не понимал ничего, жрал все это… Потом только соображать начал, отказываться стал, назад отдавать…
Он замолчал на полуслове. Вспышки горячей нежности сменялись у матери приступами раздражения, и, жалея ее, он то и дело обливался слезами, забившись под кровать.
— Бедно, говоришь, жили? — Илияш все ворошил уголья, глаза его были опущены.