- Кто "наши"?
- Красная Армия.
В это время в бункер спустился Юзеф. Юрек сразу лег на постель и замолчал. Я пошла умываться. Тихо было в лесу, и ничто не выдавало присутствия людей. Только предательски белели на еловых ветках коробочка зубной пасты и мыльница. Я заплетала косы, когда Юрек подошел ко мне. Разламывая в руках веточку, он спросил, глядя исподлобья:
- Это правда, что панна из Москвы?
- Да.
Он подошел ближе.
- Из само? Москвы?
- Из самой Москвы
Мне стало весело. Он стоял опустив голову, видно желая спросить о чем-то и не решаясь. Молчание становилось неловким. Юрек поднял голову, глядя куда-то поверх меня. Из-за леса послышалось характерное гудение немецких бомбардировщиков. Маленькими крестиками двигались они высоко в небе.
- "Фокке-вульф", - сказал Юрек и добавил: - На восток.
Мы следили за ними, пока крохотные крестики не скрылись за синеватыми верхушками дальних деревьев. И опять Юрек, быстро повернувшись ко мне, спросил:
- Ася, когда придут наши?
Было странно и радостно слышать от него это слово: "наши".
Меня пугала его порывистость, и в то же время как хотелось поверить ему!
- Скоро, Юрек, скоро...
Стояла хорошая погода. Я работала на рации, передавая командованию данные о дислокации воинских частей в ближайших городах и селах.
Юзеф познакомил майора с коммунистами из города Устронь. Руководителю группы Рудольфу Шуберту удалось связаться с начальником станции, и ко мне регулярно поступали сведения о движении немецких эшелонов по линиям Катовице - Краков, Катовице - Тешин.
Местные партизаны стали нашими ближайшими помощниками. Многие из них радовались этому. Но были среди партизан разные люди.
Больше всего меня интересовали три брата: Юзеф, Карел и Юрек. Юзеф относился к нам очень внимательно, как бы предупреждая любое наше желание. Но какое-то внутреннее чувство заставляло настораживаться при каждом его слове, каждом поступке.
Анализируя отношения между братьями, я сделала некоторые выводы. Юзеф и Карел - это что-то одно, хотя вели они себя по-разному. Юзефу тридцать четыре года. Карел - на два года моложе. Просыпаясь по утрам, он, лениво потягиваясь, рассказывает сны, балагурит за едой. Но, выслушивая распоряжения Юзефа, сразу становится серьезным, собранным, все, что бы тот ни приказал, выполняет немедленно. А Юрек?.. Он больше молчит. По вечерам, когда партизаны перед выходом на задание собираются в бункере в тесный кружок и запевают, как звучит его мягкий грудной голос!
Гуралю, чи ти не жаль?
Гуралю, врацай до галь!.
Когда Юрек поет эту протяжную, тоскливую песню, мне кажется, что он рассказывает о чем-то своем, наболевшем... О чем он тоскует?..