Днем партизаны отдыхали, а вечером уходили на выпады в село и на встречи со связными. Меня оставляли на всю ночь одну. Вход в бункер сверху закрывали крышкой, заваливали хворостом. В темные ночи в горах метался ветер, шумели наверху деревья, скрипели сухие стволы. Положив револьвер на постель, я готовила еду, подметала земляной пол. Потом забиралась в свой уголок, включала рацию и слушала Москву. Далеко-далеко, как в сказке, за дремучими лесами, за высокими горами лежала родная страна.
Вспоминалась Москва, тихая Селезневка, с душистыми липовыми аллеями, где прошли мое детство и очень короткая юность...
Неожиданный случай вновь взволновал нас.
Как-то рано утром, когда все еще спали, я поднялась наверх. Но только подошла к дереву, возле которого мы всегда умывались, как услышала рядом шорох. Я так и замерла на месте. Раздвигая кусты, ко мне подходил человек, удивленный не меньше меня. Он что-то спросил, но я не разобрала даже, на каком языке он говорит. Догадавшись, что я не понимаю его, он произнес, тыча себя в грудь:
- Итальяно... Итальяно...
А я, не слушая, смотрела не отрываясь на потрепанную, простреленную русскую шинель.
- Откуда? - спросила я, указывая на шинель.
- О-о-о! - Итальянец закивал головой. - Шпиталь... Рус камрад... Шпиталь... - Он опять закивал головой и, раздвигая кусты, побежал вверх.
Я спустилась в бункер, разбудила партизан. Пока я рассказывала о происшедшей встрече, они уже были одеты. Майор, Людвик, я и еще двое партизан побежали вслед за итальянцем. Мы пробирались меж кустов и деревьев, затаив дыхание, держа наготове автоматы и ружья.
Увидев нас, итальянец остановился. Партизаны окружили его. На путаном немецко-итальянском языке итальянец объяснил, что он военнопленный, работает на лесозаготовках. Хотел сократить путь из лагеря в лес и пошел напрямик. Но заблудился. Партизаны стояли в нерешительности. Ведь это единственный человек, видевший нас здесь. А вдруг он специально подослан? Итальянец убеждал нас, быстро жестикулируя:
- Я ничего не видел... Я ничего не видел... Отпустите меня... В Италии дома - мама, старая мама... Двое детей... Двое маленьких детей... Я ничего не видел... Отпустите... Я ничего не видел...
Он прикладывал руки к груди, так просяще смотрел на всех, что нам стало не по себе.
- Ну, ладно! Иди... только быстро! - сказал Людвик. - И смотри!
- Спа-си-ба! - зачем-то сказал итальянец по-русски, поклонился, подхватил полы шинели и побежал по тропинке. Бежал он тяжело. Партизаны стояли и молча смотрели ему вслед. У поворота итальянец обернулся, махнул рукой и скрылся из виду.