И он увидел ее. Знакомая тонкая фигура, словно вышедшая из-под земли, тощая и оборванная, с тлеющими искрами в длинных волосах, с безумным лицом и глазами, в которых смешались ненависть и ужас, неслась через двор. Одним гигантским прыжком Хродмар оказался у нее на пути, замахнулся, но ведьма, похожая на видение, порожденье огня и тьмы, метнулась в сторону, визжа неразборчивое проклятие. Она неслась к одной из горящих построек, где пламя плясало на крыше, грозя вот-вот превратить все в груду пылающих бревен.
Хродмар на бегу выбросил вперед руку, схватил ведьму за кончики волос, дернул. Почти достал! Но ведьма вдруг резко остановилась, метнулась к нему, шипя, как кошка, и тонкими пальцами впилась в глаза. Хродмар вскрикнул, выронил топор, схватил ее руки и оторвал от себя, а ведьма вдруг вцепилась зубами ему в запястье. От острой боли пальцы его сами собой разжались, в сердце кольнул ужас. Хродмар даже не понял, живое ли существо он держал в руках, – здесь, в сердце пожара, все было тяжелым и горячим.
Ведьма метнулась в дверь, уже очерченную по косяку лохматой огненной полосой, а Хродмар только моргнул, стараясь убедиться, что ведьма не вырвала ему глаза и он не ослеп. Рядом рухнула какая-то стена, Хродмар поспешно вскинул локоть, защищаясь кожаным рукавом от дождя искр и палящего жара.
Возле ворот послышались ликующие крики – хирдманы наконец подрубили несколько бревен, и рядом с запертыми воротами образовался проход на волю.
– Все сюда! – сипло кричал там Торбранд конунг, прерываясь на кашель. – Все сюда! Здесь выход!
Постройка, в которой скрылась ведьма, рухнула, и теперь на ее месте бушевал исполинский костер. Хродмар несколько мгновений постоял, словно не веря, что злобная дочь троллей погребена под горящими бревнами и никогда не выйдет оттуда. Но петь ей погребальные песни не было ни времени, ни желания. Хродмар поспешно подхватил с раскаленной земли свой топор, а ноги сами несли его к воротам, туда, где сквозь пылающий тын виднелся проход на волю, в прохладный сумрак сосновых ветвей.
Остаток ночи дружина Торбранда конунга провела на берегу. Костров не разводили – огня всем было более чем достаточно, – но до рассвета дозоры стояли плотным кольцом вокруг каждого из кораблей. Потерять корабли было гораздо страшнее, чем крышу над головой. Крыша была чужая, а без кораблей дружина останется беззащитной.
Каждый из ярлов и хёльдов к утру проверил своих людей. Погибших, слава Тору, не было, но многие обгорели, многие потеряли в пламени часть оружия или одежды. Из темноты раздавался то кашель, то хриплые проклятия ведьме. Никто не спрашивал у конунга, что он думает делать дальше. Торбранд молчал, и его молчание яснее слов говорило: решение остается неизменным.