Между ними образовалось пустое пространство, и два вождя сошлись лицом к лицу. Бранемер был и старше, и выше ростом, и более могучего сложения, но Лютомера отличала почти нечеловеческая ловкость, быстрота движений, закаленная долгим опытом точность ударов и умение предугадывать действия противника.
Оба были вооружены мечами, каждый держал на левой руке щит, что почти уравнивало их возможности. Они быстро обменивались выпадами, и каждый, приняв на щит удар противника, немедленно отвечал своим, пытаясь пробить защиту в тот миг, когда противник, вынеся руку со щитом вперед, не успеет ее вернуть и полностью закрыться. Более быстрый и ловкий, Лютомер несколько раз пробовал ударом ноги в щит лишить дешнянина равновесия, но тот устоял. Сам он, в свою очередь, не раз пытался, надавливая своим щитом, сбить с ног Лютомера, и тогда тот был вынужден ускользать и отскакивать назад – более тяжелый, дешнянский князь в этом приеме наверняка добился бы своего.
И вдруг Лютомер почувствовал, что теряет силы. Кто-то третий вмешался в поединок, причем отнюдь не на его стороне! Со стороны Навного мира кто-то невидимый набрасывался на него, отхватывая по куску силы, и Лютомер невольно шатался, еще пока меч Бранемера не касался его щита.
В поединке все решают мгновения. Лютомер понимал это лучше, чем кто-либо другой. Ему приходилось смотреть сразу и в Явный мир, и в Навный – это даже для него оказалось слишком. Тем более что своего тайного противника он не мог разглядеть – кто-то небольшой, но ловкий и очень опасный, вился вокруг, отвлекал и ослаблял, вытягивал силу, пытаясь сделать его легкой жертвой Бранемерова меча.
Он мог бы позвать на помощь братьев – Черного Ворона и Огненного Змея. Но он просто не успел о них вспомнить. В душе сам собой родился призыв к тому единственному существу, которое жило там всегда, к тому, к кому все его мысли первым делом устремлялись и в горе, и в радости…
Чурославль в эти ночи тоже не спал. Во всех постройках, включая бани и курятники, сидели и лежали люди – воины, женщины, дети, старики, бежавшие сюда из ближних сел. Прямо между землянками горели костры, везде виднелись коровы, лошади, свиньи – никто не хотел бросать скотину. Свободного места не осталось буквально ни ладони. Долго так выдержать было невозможно, и угряне знали, что ближайшие день-другой все решат. Они либо прогонят врага, либо все станут мертвецами и пленниками.
В полдень дозорные на валу подняли тревогу.
– Войско! Войско идет! – пролетело над головами толпы.
Все зашевелились, заволновались, мужчины хватали оружие, женщины – детей. Никто еще не понял, вражеское это войско или дружеское, и народ теснился у ворот и частокола, тянул шеи, задавал вопросы.