– К сожалению, точно.
– Ты… видел его мертвым?
– Да.
– Значит, все-таки… Ах, Борис, Борис…
Горничная вкатила столик на колесиках, и началась суета: самоварчик, чайники под шерстяными петухами, варенье ежевичное, варенье яблочное, сахар кусковой с малиновым вкусом, мед… Странно: от этого обмена фразами, значащими не так много, Глеб чувствовал себя едва ли не хуже, чем тогда, на цепи, после «беседы» с бредунами. Что-то невысказанное и неосознанное – давило страшно…
– Итак, ты сказал, что он велел тебе найти меня, – полувопросительно сказал Альдо, когда горничная вышла. – Это было… до того, как?..
– После. Я получил от него записку. Зашифрованную. Через третьи руки. Там было: найди Иконникова.
– И все?
– Все.
– Зачем, почему – ничего этого не было?
– Нет.
– Значит, грязную работу он предоставил нам… Давай-ка попьем этого чайку, сынок, а потом уже поговорим. Потому что тяжелый это разговор будет… Бери вот варенье – в ваших краях такого не бывает.
– Мои края теперь здесь, – сказал Глеб.
– Да? – со странной интонацией сказал Альдо. – Посмотрим…
И они медленно допили чай, поели варенья – действительно превосходного – и перешли на диван. Профессор долго не мог зажечь свою трубку. Глеб потягивал сладковатое винцо и о чем-то напряженно думал, но о чем – понять не мог и сам.
Потом профессор заговорил. Поначалу он путался и сбивался – но даже это не мешало Глебу понимать все то, что состояло пока еще из разрозненных полуслучайных слов, потому что эти разрозненные слова сдирали какую-то темную плотную плеву с сознания и сияющие, чеканные, острые истины возникали как бы ниоткуда, сразу же, изначально – полные смысла. Глеб задыхался от восторга и ужаса. И вдруг, скачком – пришло спокойствие. Теперь можно было слушать рассказ профессора, уже как бы и не стараясь получить нечто новое из потока слов – он знал заранее, что сейчас будет произнесено, и лишь чужая интерпретация событий слегка интересовала его…
Инсайт – так называлось это состояние. И название то я тоже не вычитал и не услышал от кого-то – оно хранилось в нем, как хранится другое знание, готовое вырваться…
А профессор рассказывал: ровно, почти монотонно, будто читал неинтересную лекцию ленивым студентом. Не удивлюсь, если он уложится в сорок пять минут, подумал Глеб. Сорок пять минут, повторил он снова. Смешно: пустая кожура слов. Время исчезло.
Каким-то чудом (инсайт!) этот кабинет и это мгновение соединились плотно, вошли гребенкой в гребенку – в такое же бесконечное мгновение в агатово-черной воронке… нет, не воронке: полой опрокинутой пирамиде, форме для отливки пирамид – и тут, на дне ее, в вершине, завершился, будто размотался до конца клубок, долгий путь на кораблях, лодках, верхом, пешком, ползком по скале, в тесный лаз…