– Уходим, – Альберт взял его за руку. – Уходим, Глеб, дружище, уходим скорее…
Уйти они не успели. Прямые и плотные, как бревна, лучи заметались там, куда укатился поезд, а потом – на полнеба вымахнуло голубовато-белое пламя, земля больно ударила по коленям, заставляя встать, но теперь уже Альберт повалил его на землю, в пыль, прижал – страшной упругости звук прошел, пролетел над ними и сквозь них, оставив после себя пустую звенящую тишину… уходим, уходим, немо кричал Альберт, а Глеб все никак не мог сжаться, чтобы уйти. Вновь полыхнуло: желто, дымно, – побагровело, потом еще – глухие взрывы один за другим и трескотня, и металлический гром, как от ударов о железную крышу, и что-то с визгом впилось в землю рядом, а что-то пролетело, гудя и вздрагивая, над головами… языки огня все выше лезли в небо, и на их фоне видна была медленно клонящаяся к земле сторожевая вышка…
Наконец, они смогли уйти.
Сначала было невыносимо тихо, темно, неподвижно. Будто пропало вообще все. Потом прорезался острый запах йода и смолы, потом – перебор ветра в ветвях, далекое живое дыхание моря… Они поднялись и увидели близкие огни.
Пять часов спустя рыбацкий шлюп, сильно кренясь и зарываясь в короткую злую волну Пролива, нес их к островам Тринити…
Олив очнулась – и сразу все вспомнила. Значит, не помогло… Она брезгливо отстранилась от мальчишки – он что-то бормотнул, не просыпаясь – и, голая, пошла умываться. Хотелось ногтями сдирать с себя грязь – и одновременно было противно дотрагиваться до себя, противно носить это лицо и тело. Эх, ванну бы… Но это был слишком уж дешевый отельчик, и из всех удовольствий имелись только кувшин, тазик и спринцовка. И зеркало – как нарочно. Олив скрутило от ненависти к себе. Из зеркала на нее посмотрела злая всклокоченная дрянь.
Все ясно, да? – спросила она у дряни, и дрянь задумалась, а потом почему-то покачала головой.
Значит, еще не все.
Мало пройти через… она поискала слово, но не нашла: не было в людских языках такого слова… через это у ариманитов… Нет, придется еще долго погребать все, что было там, под привычными грехами…
Так уже было однажды, пять почти лет назад – о, целую вечность! – в старой столице на мемориале Уайльда; и зелье, похоже, было то же самое: горная фиалка «патч», – точнее, ее семена. Долго потом приходится забывать то, что то ли было, то ли привиделось…
Умытая и причесанная, дрянь уже не казалась такой дрянью. А главное, в умывальне обнаружилась еще одна не замеченная доселе дверь – Олив думала, что это ниша для вешалки с халатами, а оказалось – выход к купальням! И, накинув первый попавшийся халат, Олив полетела вниз, едва не вломилась в мужскую – впрочем, такую же пустую, как и женская – и с разбегу, скомкав и не глядя бросив халатик, нырнула в чистую, светлую, надежную воду…