В свете своих новых знаний о взаимоотношениях мужчины и женщины Татьяна уже могла бы дать отцу парочку советов, но разве посмела бы. Родители даже не могли предположить, что она, их дочка, Танечка, Танек, как звал ее отец, уже имеет сексуальную связь. И с кем! С соседом! И с каким соседом! С прыщавым Карпинским, которого она еще и выше почти на полголовы! Татьяна тогда впервые назвала вещи своими именами и почувствовала отвращение к самой себе. Одно дело целоваться-миловаться в полутемной зашторенной комнате, отключив зрение и мыслительные процессы. И совсем другое – дать себе трезвый отчет о собственных действиях при свете белого дня. Разве она имеет право осуждать маму! Ее военный по сравнению с Карпинским – ходячая аллегория красоты и здоровья.
Татьяна сидела в пальто на диване очень долго и не знала, что ей лучше предпринять. Может, все-таки сходить за хлебом? Или наконец раздеться и сесть делать уроки? Но разве тут сядешь? Часть учебников и тетрадей находятся там, где закрылась мама…
Звенящей тишины квартиры первой не выдержала Лидия Германовна. Она выскочила из Татьяниной комнаты, встала перед ней, сложив руки крестом на груди, будто защищаясь от взгляда дочери, и заговорила короткими рублеными фразами:
– Ты все видела. Ты все поняла. Мы с отцом разведемся. Изменить ничего нельзя.
Татьяна молча пожала плечами в пальто.
– Я понимаю, ты меня осуждаешь, – продолжила мама и еще раз повторила ключевую фразу: – Изменить ничего нельзя.
Татьяна еще раз пожала своим пальто.
– Изменить ничего нельзя, – в третий раз без всякого выражения сказала Лидия Германовна.
Татьяна решила больше не пожимать плечами, а дать матери понять, что она очень хорошо ее расслышала.
– Я понимаю… – проговорила она.
– Да что ты понимаешь! – бросила ей мама и опять вышла из комнаты. Из-за стенки послышались глухие звуки рыданий.
Когда вернулся из командировки отец, обстановка в квартире Громовых сделалась совершенно невыносимой. Казалось, что каждая вещь в доме находится под напряжением и от каждого прикосновения к чему-либо во все стороны с шипением разлетаются искры. Обитатели квартиры больше не разговаривали друг с другом. Они кричали. В каждом слове, в каждой невинной фразе виделся особый, потаенный смысл и дьявольская подоплека. Тон, конечно, задавали родители, но очень скоро и Татьяна втянулась в порочный круг подозрений, инсинуаций и лжи. Она, как и все, огрызалась, отлаивалась и врала.
Скоро ей стало казаться, что отец тоже ведет двойную жизнь. А потом она увидела и его с другой женщиной, очень миловидной, с таким же тяжелым узлом волос на затылке, какой носила мама до стрижки, только светло-русого цвета. Однажды отец даже привел эту женщину домой и уединился с ней в комнате дочери именно тогда, когда Татьяна с Лидией Германовной были дома и обедали на кухне. Мама со звоном бросила ложку на стол. Татьяна пыталась делать вид, что это ее не касается. Она молча ела суп, но чувствовала, как волна раздражения разливается по всему телу. С какой стати родители превратили ее комнату в отдельный кабинет для свиданий?! Там уже не продохнуть от перемешавшихся в гремучую смесь флюидов их ненависти и любви!