– Видишь трубу разрушенного кирпичного завода на той стороне? – спросил Каблуков. – Видишь дырку посередине, снарядную пробоину?
Смолярчук кивнул головой.
– Смотри! – Каблуков подтолкнул Смолярчука к прибору и нетерпеливо наблюдал за тем, как тот усаживался на камне, отыскивая выгодную позицию. – Ну, видишь?
– Вижу… – Смолярчук с недоумением посмотрел через плечо на ефрейтора. – Вижу дырку от бублика…
– Да ты получше смотри.
– Да уж куда лучше! – Он снова прильнул к окулярам. – Вот труба, вот снарядная дырка в этой самой трубе.
– А в дырке уже ничего нет?
– Ничего.
– Испарился, значит. Проверим.
Каблуков снова уселся за прибор и терпеливо ждал и ждал.
– Есть, есть! – через некоторое время вскрикнул Каблуков, хватая Смолярчука за руку. – Смотри скорее!
Смолярчук припал к окулярам стереотрубы и отчетливо увидел бинокль, а за ним лысую голову и огромные усы.
И голова и бинокль скоро снова исчезли, но пограничники уже сделали свое дело: оба, проверив друг друга, убедились, что за участком заставы пристально наблюдает враг.
Смолярчук связался с начальником заставы и доложил о результате наблюдения. Две минуты спустя узнал об этом и генерал Громада. В другое время его штаб ограничился бы простым указанием, данным через отряд. Теперь же оттуда на заставу последовало прямое личное приказание Громады: продолжать пристальное наблюдение.
Ранней весной чуть ли не каждый рассвет в долине Тиссы, особенно в местах, где река вырывалась из гор на равнину, начинался тем, что между небом и землей вырастала мглистая, многослойная толща непроглядного тумана. Туманом начался и следующий день, когда капитан Шапошников и старшина Смолярчук, выполняя приказ генерала Громады, замаскировались в расщелине скалы.
Закончив оборудование позиции, капитан Шапошников сел на северный, покатый склон скалы, сплошь покрытый толстым слоем мха. Взгляд его был устремлен в ту сторону, откуда доносился приглушенный шелест Тиссы. На круглощеком, почти мальчишеском его лице, не тронутом ни одной морщинкой, откровенно проступало радостное нетерпение.
В те часы и дни, когда обстановка на участке границы бывала особенно напряженной, молчаливый, сдержанный Шапошников становился необыкновенно энергичным, деятельным, жизнерадостным, разговорчивым, намного моложе своих тридцати четырех лет.
В тумане блеснул робкий луч, потом другой, посмелее, третий, четвертый…
С восходом солнца туман заметно поредел и чуть порозовел. Сквозь его пелену медленно выступали край темного недокрашенного моста, группа осокорей-великанов, кусок реки. Чем выше поднималось солнце, чем горячее становились его лучи, тем все больше и больше голубели воды Тиссы. Наконец совсем открылся противоположный берег: пожарные бочки с водой в конце моста, светофор, желтый домик пограничной стражи, асфальтированное шоссе, полосатый шлагбаум и железнодорожная будка с крутой черепичной крышей, труба кирпичного завода.