В течение последующего часа Ширер и Даффи по очереди повторяли одно и то же, время от времени переходя на бейсбольную терминологию, а я молча слушала. Это была своеобразная версия расставания «ты не виновата, все дело во мне», только звучала она из уст моих работодателей. Примерно через каждые десять минут Даффи с Ширером делали паузу и многозначительно смотрели на меня, словно ожидая какой-то реакции, но я лишь безмолвно моргала глазами, и они опять заполняли повисшую тишину своими уговорами; «проблема не в вас, а в нас», «вам здесь плохо», «мы стремимся помочь вам реализоваться в профессиональном плане» и т. д. и т. п. Один раз Даффц даже выдал: «Разумеется, мы вас не увольняем, однако в наших взаимных интересах, чтобы вы занялись чем-то другим». Ага. Замечательно. Меня не увольняют. Просто я здесь больше не работаю.
Мне хотелось что-то сказать, придумать достойный ответ, чтобы выйти из зала с гордо поднятой головой, может быть, даже объяснить, что все это дело рук Кэтрин и бумаги пропали только из-за ее грязных происков. Но как я это докажу? Ширер, который спит с Кэтрин, конечно же, поверит ей, а не мне. В довершение ко всему во рту у меня вдруг пересохло, как будто вся слюна испарилась, а язык стал тяжелым и ворочался с таким трудом, что я не могла вымолвить ни слова. Периодически я делала глубокие вдохи и изо всех сил старалась не расплакаться. «Что бы ни было, только не реви», – мысленно повторяла я, твердя эту фразу даже не как заклинание, а как молитву. И все равно губы у меня задрожали, а глаза наполнились влагой, и я поняла, что если сейчас не уйду, то слез в три ручья не миновать.
– Мне полагается выходное пособие? – выдавила я, перебив Ширера, который в четвертый раз завел пластинку «мы хотим, чтобы наша фирма стала лучшей». Голос у меня был какой-то чужой и металлический, и в нем даже отдаленно не слышалось того спокойного достоинства, которое я отчаянно пыталась вложить в свои интонации.
– Оклад за три месяца, – сообщил Даффи, – и медицинская страховка.
– Хорошо, – выдавила я. – Извините.
Я выскочила из-за стола и, не задерживаясь, чтобы пожать руку начальству, бросилась к выходу. Втянув голову в плечи и опустив глаза в пол, я спешила по коридору, намеренно избегая взглядов сослуживцев. Скольким из них уже известно о моем увольнении, я не знала – Даффи божился, что это останется в секрете, но он либо врал, либо не представлял себе скорости, с которой разносятся конторские слухи, потому что все уже явно были в курсе: при моем приближении разговоры смолкали, а за спиной я слышала тревожное перешептывание. Казалось, на лбу у меня вы жжена большая алая буква «У» – тавро, навеки заклеймив шее меня как Ту, Которую Уволили. Выгнали. Вытурили. Вышибли вон.