и, конечно, не была спокойной и невозмутимой. От волнения даже подташнивало.
Я приплелась в бар прямо с работы, перепачканная и взмыленная, как всегда в конце дня; мои ноги, в кожаных туфлях на трехдюймовых каблуках, гудели от усталости – все пять кварталов от офиса до бара я тащилась пешком, – а пояс любимых черных брюк впивался в кожу. Стоял август, и погода была слишком жаркой для костюма, пусть даже из облегченного шерстяного крепа, который, как считалось, подходил для любого сезона, да только в знойном городском мареве грел не хуже горностаевой мантии. Скучный «футлярный» вид костюма я попыталась оживить ярко-розовой блузкой без рукавов. Я решила, что она смотрится великолепно, но, едва придя на работу, пролила на нее кофе со льдом. В результате на груди расползлись коричневые пятна, и, чтобы их скрыть, пришлось наглухо за стегнуть пиджак. В офисе, где температура круглый год почти не поднималась выше нуля, я не страдала от жары, но, вернувшись во влажное августовское пекло вашингтонских улиц, потихоньку начала плавиться. Тон расплылся у меня на лице, тушь под глазами размазалась, а волнистые волосы, обычно укрощаемые с помощью целого арсенала разнообразных распрямляющих гелей, взбунтовались и начали закручиваться, превращаясь в металлическую мочалку для мытья посуды. Я больше не чувствовала себя элегантной и уверенной. Я взмокла, устала и дико боялась объяснений, которые неминуемо грозили вылиться в бурную сцену.
Наконец появился Эрик. Я заметила его милое, улыбающееся лицо. Он махнул мне рукой и стал пробираться к столику, протискиваясь сквозь толпы яппи,[2] собравшихся в баре после работы. Эрик плюхнулся на свободный стул, который я отвоевала чуть раньше, и поцеловал меня в щеку.
– Элли, – сказал он, – ты чудесно выглядишь.
Учитывая мой растрепанный вид и такие же чувства, я понимала, что он солгал. Но это по крайней мере была сладкая ложь. Эрик постоянно говорил мне приятные слова – осыпал комплиментами, восхищался. Очень милая черта в мужчине, именно из-за нее я не порвала с ним раньше.
Назвать Эрика некрасивым я не могла – у него были гладкие черные волосы, румяные щеки, ясные голубые глаза, и он чем-то напоминал пышущего здоровьем молодца со страниц модного каталога «Джей Крю». Несмотря на коренастую фигуру, а также пристрастие к классическим костюмам-тройкам и запонкам (и то и другое на тридцати двухлетнем мужчине смотрелось довольно вычурно), Эрик был нежным и заботливым. С ним, правда, было не очень весело – нет, если честно, совсем не весело. Время от времени он пробовал шутить, но всегда рассказывал анекдоты и истории, кульминационный момент в которых очевиден с самого начала, и к тому же настолько искажал смысл шутки, что даже ее явная глупость не вызывала смеха. И все-таки Эрик был хорошим человеком. Добрым. Относился как раз к такому типу мужчин, о котором мечтала пай-девочка и который ни внешне, ни внутренне почти не отличался от четырех своих предшественников. Даже имена у нас с ним начинались с одной и той же буквы. Э & Э, Элли и Эрик, забавно, правда?