Шезра посмотрел в зеркало, словно оно могло дать ответ. Из глубины на него взирал коричневокожий старик с красными глазами, с шелушащимися на щеках полосами.
«Стар ты, Шезра, очень стар. А кто займет твое место, когда и ты покинешь Эртинойс?»
На душе стало горько. И больно.
– А главное, куда ты отправишься, Шезра? Кто из отцов-покровителей приютит тебя, Отступника?
Синх так и подскочил на стуле. Затем крутнулся на месте, озираясь… Но нет. Похоже, в спальне не было никого, кроме него.
«И свободного духа Мерхата?!!»
– Ты кто? – прохрипел Шезра.
На всякий случай он одной рукой приоткрыл ящик стола и нащупал стилет.
Но ответа не последовало. Только зеркальная поверхность затуманилась, подернулась рябью. Вереница бронзовых синхов дрогнула и ожила; маленькие фигурки зашевелились и начали медленно переставлять блестящие в огоньках свечей ножки.
«Пресветлый Фэнтар», – только и успел подумать Шезра.
Колени подогнулись, он вновь опустился на стул, уже не выпуская из пальцев оружия. А в зеркале, там, где до этого было сморщенное лицо старика, оживала далекая, но знакомая картина – городской рынок в несуществующем городе синхов.
Это было так давно! Ведь если подсчитать, полтора столетия минуло с тех пор, как Верховный жрец Храма предал свою богиню, тем самым перекрыв ей путь в Эртинойс. Полтораста лет унижения народа синхов, полтораста лет добровольного изгнания. И не нашлось ни одного синха, который бы объединил разрозненные гнезда, который бы объяснил, что каждый смертный приходит в Эртинойс свободным, что не бог-покровитель есть первопричина существования народа, что синхи могут вполне обходиться без жертв, приносимых Темной Матери.
Опустели города, утонули в жадной зелени южных лесов. А те, чьи души считались проклятыми, отправились скитаться по Эртинойсу в надежде отыскать новые земли, где молитвы их достигали бы слуха Шейнины.
…Шезра стоял посреди шумного городского рынка и не верил собственным глазам. Последний раз он был в подобном месте еще с матерью, благородной синхой; тогда… тогда его кожа была молода, как только что проклюнувшиеся из почек листья, полоски черны, а белизне зубов позавидовал бы хищный леопард. И, если уж вспоминать – Шезра недолго пробыл со своей семьей. Шейнира слишком хорошо слышала его молитвы, и молоденького синха отправили в Храм послушником. А там – несколько лет усердного труда и молитв, принятие сперва посвящения, затем титула жреца низшей ступени.
И вот снова стоит он, уже глубокий старец, на площади. Вокруг прохаживаются мужчины, торопливо снуют рабы-ийлуры, гремя цепями, мелькают женщины, чьи тела скрыты под черными покрывалами, – ни одна синха не покажет свои полосы незнакомцу…