Сунув окурок в пепельницу, Василий посмотрел в наглые и колючие глаза Городина, с трудом разлепил пересохшие губы:
– Дело шьете... причем... как это, белыми нитками... Так у вас тут говорят? Я ничего признавать не буду. Я требую адвоката!
– Ну вот, начитались детективов... – проворчал Городин, поправил галстук, и Бутырин с неприязнью заметил, что следователь, точно торговец с рынка, носит перстень-печатку и имеет на мизинце длинный желтоватый ноготь.
– Дела в НКВД шили, – сказал между тем Городин. – Мы же проводим оперативно-следственные мероприятия, ведем расследования, боремся с разгулом преступности и – заметьте! – ежегодно увеличиваем количество раскрытых особо тяжких преступлений. Впрочем, я не настаиваю. Мало того, я даже не буду вас больше «дергать» на допросы. Сидите... спокойно! А что касается адвоката – да, вы можете его требовать, мало того, вы его обязательно получите, по закону. Но поверьте мне, он вам не поможет. Ни в чем не поможет, а вот навредит изрядно, прямо-таки торжественно вам в этом клянусь.
Городин замолчал, снова встал, подошел к забранному частой решеткой окну, за которым виднелся внутренний двор большого многоэтажного здания. Вновь заговорил он уже с некоторой укоризной в голосе:
– Вы же разумный человек, Василий Иосифович! Ну, подумаете сами – ситуация, в которой вы оказались, для вас имеет два, так сказать, выхода: либо вы чистосердечно признаетесь в совершенном вами преступлении, раскаиваетесь и суд, учитывая этот факт, скостит вам годик-другой...
– Но я же не убивал Шишакова! – перебил Бутырин следователя. Тот, как ни в чем не бывало, закончил:
– ...Либо вы просто не доживете до конца расследования! Я вам не угрожаю, боже упаси, но вы же сами видите, как складываются обстоятельства. Исключительно против вас. Ну?
Василий молчал. Мысли у него в голове, что называется, «и путались, и рвались». Если все это время где-то в укромном уголке сознания жила твердая вера в то, что события двух последних дней – ошибка, чудовищная, но поправимая или, на худой конец, страшный сон, и он вот-вот проснется, то теперь, после откровений Городина, эта вера улетучилась в никуда. Бутырин остался один на один с обреченностью послушно идти на заклание, с обреченностью стать жертвой.
Его раздумья прервал Городин, выудивший из ящика стола какой-то сверток:
– Кстати, Василий Иосифович, вам не знаком вот этот предмет?
Машинально Василий взял завернутую в полиэтиленовый пакет металлическую трубку, поднял на Бородина глаза:
– Что это?
– А вы разверните, разверните...
В пакете оказался блестящий металлический цилиндр с навинченным с одной стороны колпачком и узкой Т-образной прорезью сбоку. Повертев цилиндр в руках, Бутырин отвинтил колпачок – ничего, дырка, и все. Пожав плечами и скривившись от боли, он закрутил колпачок на место и сунул цилиндр обратно в пакет. Городин, следивший за действиями подозреваемого, вдруг оживился, подхватил пакет и ловко сунул его в стол. Улыбаясь, он сел, закурил и заговорил, не скрывая радостных интонаций: