– Ладно, молчите! – досадливо махнул рукой следователь. – Говорить буду я сам, а вы, если хотите сказать «да», ладонью хлопните, мол, «да», а если «нет», то покачайте ею из стороны в сторону, вот так, понятно?
Бутырин хлопнул ладонью по простыне и с удивлением обнаружил, что у него есть рука. Городин, присев на табуретку, начал говорит:
– Вы помните мое предложение, сделанное вам вчера?
Хлопок ладони по простыне – помню.
– Оно остается в силе, но у вас всего два дня, чтобы его принять – именно столько вы пролежите в «больничке»... тьфу ты, в медизоляторе. Вы понимаете меня?
Хлопок – понимаю.
– И что вы надумали? Будем сознаваться?
Городин смотрел не на Василия – на его синюю, распухшую ладонь. Впрочем, ладонью это было назвать трудно. Синяк с пальцами, – так точнее. И он, этот синяк, замер, чуть дрожа, и дрожь, казалось, передалась и Городину.
Василий думал. Мысли, огромные, неуклюжие мысли, похожие на картофелины, кипящие в большой кастрюле, ворочались у него в голове: «Если я соглашусь, меня оставят в покое. Городин оставит. И эти уроды из камеры. Потом будет суд. Мне дадут срок – лет пятнадцать, а может, и меньше. Зона, годы и годы. Возможно, я не доживу до конца срока – мало ли что. Но если я откажусь – меня не станет. Совсем – и сейчас. Или забьют до смерти, или вколют чего-нибудь. В глазах всех остальных я все равно останусь убийцей Шишакова, да еще и наркоманом к тому же. Значит, если я сейчас покачаю ладонью, это будет все равно что самоубийство. Если хлопну – у меня будет шанс, потом, когда-нибудь, доказать, что я не виновен, найти истинных виновников смерти Шишакова и оправдаться...»
– Ну, Бутырин, я жду! – нетерпеливо понукал нависший над Василием человек: – Вы сознаетесь? Да или нет?!
Одно движение ладони, приподнятой над сероватой, пахнущей хлоркой простыней. Либо – «казнить нельзя помиловать», либо – «помиловать нельзя казнить». Безо всяких задачек про запятую. Либо смерть сразу, либо – постепенно, но с шансом.
Хлопок.
Городин довольно рассмеялся, потирая руки. Как и любой на его месте, Василий выбрал шанс...
* * *
Два дня в больничке пролетели, словно одно мгновение. За это время к Бутырину несколько раз заходил Городин, спрашивал о всякой ерунде, а в конце каждого своего монолога – говорить Василий все еще не мог, интересовался, не передумал ли он. Но Бутырин не передумывал, и хлопок ладони по простыне завершал каждую их встречу.
На третий день Василий впервые самостоятельно встал и внимательно обследовал себя.
Да-а, били мастера. Ряды синяков, ушибов и ссадин шли по всему телу, от ключиц до паха, ноги и руки тоже были покрыты темными пятнами кровоподтеков, на голове обнаружилось с десяток скрытых волосами шишек, по-научному – гематом, но это все так, семечки...