На следующий день Егор пришел в вагончик реставраторов взволнованный и бледный, с букетом васильков-ромашек – свататься, и после ни разу не раскаялся в своем странном для деревенского парня выборе. Тонкая, нежная, восторженная Алена даже свой многотрудный переезд в деревню звала поэтично: «возвращением к духовным истокам». Севергин обожал жену и тайно гордился «профессорской дочкой». Он быстро перенял от жены «искру просвещения», пропитался «именами и стилями» не хуже иного ботаника, а его женушка научилась печь хлебы и содержать дом в идеальной чистоте. Даже очки, испугавшие его в первую встречу, она вскоре сняла, объявив, что после черничного сезона прекрасно видит.
Деревенские ухари скоморошничали ей вслед. Но Алена не обижалась, она и вправду была умна, талантлива и красива, и к пущей гордости Севергина досталась ему не целованной.
Егор задумчиво покачал колыбель.
– Не качай... пустую, – с мягким укором попросила Алена.
– Егорушка, а тебя тут разыскивали... Из киногруппы, – наливая молоко в гжельскую кружку, вспомнила Алена.
– Я пока не при делах. – Егор отер млечный след на губах. – А зачем искали, случилось что?
– Девушка у них пропала. С вечера была, а утром исчезла. Может быть, Анчарка след возьмет: еще не разучился...
– Киношники, говоришь...
Уже с месяц в окрестностях Сосенец снимали исторический фильм о грозных временах, когда монастырь попеременно выдерживал то осаду поляков, то штурм стрелецкого войска, то набег ушкуйников. Великое и смешное крутилось пестрыми карусельными лошадками. Уздечка исторической правды не выдержала понуканий, и лошадки скакали вразнобой, кому куда вздумается. Мирный ландшафт оживляли всадники в кафтанах с саблями и фузеями, в окрестных рощах бродили колоритные пейзаны в лаптях и косоворотках, встречались и мрачные разбойники, а пригожий молодой царевич в бармах Мономаха не раз пугал купающихся девок.
– Когда пропала?
– Этой ночью... Еще в монастыре за полночь звонили...
– Двадцать второго июня – ночь памяти. Ладно, отосплюсь немного и махну к киношникам. – Он погладил ее руку в крупных веснушках.
Была в нем злоба и свобода,
Был клюв его, как пламя, ал...
Н. Гумилев
Трейлеры ползли по пыльному шоссе с зажженными фарами. Кортеж из пяти машин неспешно двигался к столице.
Засада была устроена на полпути от Чкаловска в Москву. Через милицейский пикет, усиленный спецотрядом, и комар не проскочит, а тем более пять груженых кузовов.
Квит курил сигарету за сигаретой, чувствуя, как подрагивают и поджимаются пальцы на ногах, точь-в-точь, как у ловчего сокола, готового когтями вцепиться в добычу.