– Ну и что, голубому тоже не грех выпить, – возразила мать и протянула Фьорелло бутылку.
Фьорелло не имел ничего общего с другими, даже отдаленно: у него не было родителей воров и проституток, и сам он был не вор, не пьяница, не сифилитик и в колонии ни разу не сидел. Единственный (и безвинный) его порок состоял в том, что он был женщиной в мужском обличье. Это доставляло ему кое-какие неприятности с полицией, но преступником он не был.
– Синьора тебя угощает, неприлично отказываться. – Назвав свою мать «синьорой», Этторино ухмыльнулся от явного несоответствия этого термина, затем схватил Фьорелло за ухо и насильно заставил подняться. – Ну давай, голубок, пей!
Всем известно, что педерасты дико боятся физического насилия, боялся его и Фьорелло. Он послушно взял бутылку и отпил, судорожно закашлялся, но, несмотря на это, Этторино заставил его еще глотнуть.
– Пейте, ребятишки, не тушуйтесь!
Страшный призрак в черных очках и темно-синем пальто кружил с бутылкой посреди этой отвратительной оргии, превращая человеческие существа, и без того близкие к животным, в еще больших зверей. Женщина угостила и Федерико Делль'Анджелетто, хотя тот сам уже прилично поддал перед школой, и тринадцатилетнего звереныша Карлетто Аттозо, видя, что ему просто необходимо еще выпить, чтобы подзарядиться ненавистью для дальнейшего истязания учительницы, которую он люто ненавидел, как ненавидел всякую власть, всякий закон, всякий порядок, и молодых львят Паолино Бовато, рано пристрастившегося к наркотикам, и Сильвано Марчелли, давно с вожделением глядевшего на молодую учительницу и наконец получившего возможность удовлетворить свои гнусные вожделения; с усмешкой ожидая своей очереди, он взял бутылку, хлебнул и стал смотреть сквозь прозрачное стекло, как его учительница отбивается от очередного палача (впрочем, отбивалась она теперь без всякой надежды, чисто механически и почти без сил); затем он вернул бутылку матери Этторе и продолжал смотреть с открытым ртом, так что ликер вместе со слюной тек у него изо рта.
А призрак все разгуливал по классу с бутылкой, совращая парней словами и спиртным, науськивая, подстрекая самого робкого, самого трезвого, улыбаясь тому, кого называли «незабудкой», снова и снова заставляя его пить. Это она первой нарисовала похабные картинки на доске, это она натянула чулок учительницы между столами и предложила благородным юношам попрыгать через него; кому удавалось перепрыгнуть – получал в награду глоток анисового ликера. Это она остановила семнадцатилетнего Микеле Кастелло, также сына честных родителей, когда он хотел отлучиться наверх по малой нужде.