— Все же не будем уподобляться нецивилизованным варварам, Илья Александрович! — Торлецкий наклонился к Мите, коротко переговорил с ним вполголоса и закончил мысль: — Мы с Дмитрием Карловичем согласны простить вас даже без ваших извинений, если вы потрудитесь объяснить причины вашей горячности. Ведь вы скрыли кое-какие обстоятельства, не так ли?
«Это он про Баюна! — понял Илья и уже хотел крикнуть: — Да! Граф, Митя! Сам не понимаю, что на меня нашло…»
Но вместо этого он поднял скьявону в дурацком салюте и выдал чудовищную фразу из какого-то мушкетерского фильма:
— Увы, над всеми нами довлеет рок! Защищайтесь, сударь, я имею честь атаковать вас!
Митя усмехнулся и, повинуясь жесту графа, отступил вглубь коридора, встав в дверях оружейной.
О фехтовании, в отличие от стрельбы и рукопашного боя, Илья имел самые смутные познания, почерпнутые из книг Дюма, а также из отечественных и голливудских фильмов.
Напряженно покопавшись в памяти, Илья неуверенно вытянул вперед руку с мечом и встал в фехтовальную, как ему казалось, стойку — ноги чуть согнуты, правая впереди, свободная рука за спиной переломлена в локте и задрана вверх.
— Ну-ну… — покивал наблюдающий за этими воинственными приготовлениями граф.
Едва только Илья зафиксировал свою мушкетерскую стойку, как тут же понял — атаковать из нее не получится. И вообще, одно дело, когда в твоих руках легкая и гибкая шпага, и совсем другое — тяжелый меч с неудобной решетчатой корзинкой вокруг рукояти. Как им атаковать? Как вообще фехтуют мечами?
Память подсобила — откуда-то выплыло словосочетание «рубка на мечах». Стало быть, мечами рубятся. Это было уже понятно и довольно просто.
Илья занес скьявону над головой и в позе древнерусского богатыря, срубающего голову Змею Горынычу, мелкими шажками двинулся навстречу графу.
Тот по-прежнему стоял, говоря боксерским языком, в «открытой стойке», уткнув острие своего меча в каменный пол. «Вот гад, хоть бы выпад какой сделал, чтобы показать, как надо!» — с ненавистью подумал Илья.
Когда до Торлецкого осталось шагов пять, пришлось остановиться. Рубить беззащитного человека — это было как-то чересчур…
— Ну что же вы? — иронично выгнул бровь граф. — Смелее! Вы вызвали меня — так давайте дерзайте!
Тут уж Илья разозлился по полной, на весь белый свет. Лицо его налилось кровью, изо рта донесся нечленораздельный рык, и, беспорядочно размахивая мечом, Илья набросился на графа.
Голубоватый клинок скьявоны со свистом рассекал воздух, и всякий раз, когда казалось — все, вот сейчас он врубится в бессмертную плоть Торлецкого, тот умудрялся каким-то неуловимым плавным движением улизнуть от заслуженной, по мнению Ильи и кота Баюна, кары. При этом граф все так же иронично улыбался, а его меч по-прежнему смотрел своим острием в пол.