— Спасибо за протекцию. Не будь вас, хозяйка телефона вряд ли бы допустила меня до него.
Хэммет с готовностью, будто он только и ждал реплики, откликнулся:
— Аппарат служебный. Но пользуются им многие. Аленочка только на вид строгая.
— Хорошо вы говорите: Аленочка…
— Неправильно?
— Скорее: Аленушка… Но так тоже неплохо. Ласково.
— Я еще много делаю ошибок в русском.
— Англичанин?
— Американец.
— Работаете здесь?
— Я дипломат. Служу в посольстве. Рядочком.
— Рядышком.
— Спасибо за поправку… А вы писатель?
— Если бы!.. Бюрократ от литературы.
— Это как?
— Филолог. Специалист по англо-американской детективной литературе.
— О-о! — явно обрадовался Хэммет. — Родственники души!
— Родственные души, точнее. А вы любите детективы?
— Кто их не любит?
— Моя жена.
— Женщины практичны. А детективы — дело романтиков.
— Это вряд ли. Какая романтика в убийствах?
— При чем здесь убийства? Романтика — в поиске, в отборе вариантов, в дедукции. Романтика, если хотите, в тайне, которой окутано преступление.
— Тайна романтична, если романтична разгадка, итог поиска. А какой итог у преступления? Наказание. И в нем нет никакой романтики.
— Знаю, читал: Достоевский, загадка русской натуры.
— Русская натура здесь — пришей кобыле хвост.
— Как, как?
— Поговорка. Иначе: ни при чем тут натура. Разве в вашем Нью-Йорке за преступление не предусмотрено наказание?
— Я из Чикаго.
— Ну, в Чикаго, в Сан-Франциско, в Далласе…
— Кстати, о Далласе. Не предусмотрено. Убийца Кеннеди так и не найден.
— Убийца-то найден. И наказание предусмотрено — законом. Только между законом и жизнью бо-о-льшая пропасть. Кто за убийцей стоял, те скрыты.
— И я об этом. Такова система.
— Какая система?
— Государственная.
— Странный вы дипломат. Ругаете свою систему, ее же и представляя, ей же служа.
— Кто вам сказал, что я ее ругаю? Я ею восхищаюсь.
— Тем, что она позволяет убийцам быть безнаказанными?
— Безнаказанными — нет. Недоказанными, непойманными — да.
— Непойманный убийца — это слабость полицейского аппарата.
— Полицейский аппарат не всесилен. Разве ваша милиция всех преступников славливает?
— Ловит. Нет, не всех. Но у нас существует понятие: неотвратимость наказания. Карманный воришка может оказаться до поры везучим. Но повезет раз, два, десять, а на одиннадцатый он будет, как вы говорите, словлен.
— Воришка… А убийца?
— У нас убийство — самое страшное преступление. Оно — редкость, по сравнению со статистикой убийств в Соединенных Штатах. И конечно же ни одно не остается нераскрытым. Дело в сроках.
— И конечно, здесь — заслуга вашей системы. Социалистической.