– Вот как? – приподнял правую бровь Миша. – А у меня утренний рейс. И билет есть, могу показать.
– Я разбужу, разбужу, – спокойно и даже сердечно сказала дама, – но обещали сильный ветер. Когда сильный боковой ветер, самолёты в Норильске не садятся. Завтра вообще, скорее всего, не улетите. Здесь это обычное дело.
– Да ну что вы такое говорите, – заулыбался Миша, – не пугайте меня заранее. Я везучий, я улечу. Завтра много дел в Москве. Так что будите, не сомневайтесь.
– Дела в Москве, а вы в Норильске, – дружелюбно сказала дама, и Мише показалось, что она даже подмигнула ему, – я буду рада, если вы улетите. Очень рада, поверьте. Но я уже… Не скажу сколько здесь живу, – она усмехнулась, – а живу я здесь с рождения. Но боюсь, что мы с вами увидимся в мою следующую смену, а она у меня через сутки.
– Простите меня, бога ради, – самым мягким голосом почти промурлыкал Миша, – но типун вам на язык. Очень прошу меня за это простить. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи! Утром в 7:30, как вы просили, вас разбудят.
Мишу разбудили, как и обещали, и сразу сказали, что его самолёт не вылетел из Москвы из-за нелётной погоды в Норильске. На вопрос, чего ему ждать, ему сказали, что он может до обеда ничего не ждать. Как только самолёт вылетит, ему сообщат. Про продление гостиницы его даже не спросили. Это само собой предполагалось. По тону того человека, мужчины, который всё это сообщал Мише, было ясно, что это дело привычное.
Спать дальше Миша не смог, из-за четырёхчасовой разницы с Москвой звонить домой и на работу было рано. Он перечитал все журналы, которые были в гостинице, выпил в баре пару литров кофе, до одурения насмотрелся телевизор, а самолёт из Москвы так и не вылетел.
Потом Миша много говорил по телефону, много извинялся, много уточнял и инструктировал, особо нежно говорил с Аней. Он как-то нестерпимо заскучал по дому и по детям. Так заскучал, как не скучал раньше никогда.
Световой день в Норильске начался и закончился быстро, будто перелистнули страницу книги без картинок. Часов в семь вечера ему категорически сказали, что до утра надеяться, ждать и нервничать бессмысленно. В гостинице он ни сидеть, ни стоять, ни есть, ни пить, ни спать уже не мог. И тогда Миша решил сходить в кино. Такой роскоши, особенно если учитывать, что был рабочий день и разницу по времени с Москвой, он не позволял себе с юности.
Он ехал в кинотеатр на такси, даже не поинтересовавшись, какие фильмы и в какое время начинаются сеансы в самом большом центральном кинотеатре города.
Когда такси проезжало мимо ярко освещенного магазина, Миша увидел на стене здания электронные часы и термометр. То цифры показывали время, то температуру. Время было 19:15, а температура минус 5°С. Возле магазина в ярком свете фонаря стояла женщина в шубе и шапке, она держала в одной руке сумку, а в другой верёвку. Верёвка была привязана к санкам. Рядом с ней стоял ребёнок, закутанный, как эскимос. По одежде можно было подумать, что девочка, но с уверенностью Миша сказать не мог. «Годика три-четыре, не больше», – успел подумать он. Ребёнок ковырял лопаткой комковатую кучу снега.