— Да был, был. Все проверили и анализы сделали. Про анализы рассказывать?
— Не надо, и так верю, — рассмеялась я.
— А что это ты такая веселая?
— Это нервное…
— Случилось что‑нибудь? — Голос у него сразу стал встревоженный, и мне вдруг захотелось поделиться с ним своими неприятностями, просто поплакать в жилетку, но я вовремя взяла себя в руки.
— Да так, ничего особенного, я сама разберусь, уже можно сказать.
— Таня, а ты что завтра делаешь?
— С детьми сижу, — честно ответила я.
— И много их у тебя?
— Трое, а что?
— Да я тут… но раз у тебя дети, то потом как‑нибудь.
Что ж, потом так потом. Я ощутила легкое чувство сожаления, хорошо бы было с ним поболтать не по телефону, а так. Но с чего я взяла, что ему про меня интересно? Брошки у него не оказалось, значит, мы с ним ничем не связаны, так даже лучше. Арабов нет, бандитов нет; Валентину я приструнила, беспокоила меня только фотография, где я рядом с покойником. То есть саму‑то фотографию я еще вчера разорвала на мелкие кусочки и спустила в унитаз, но где‑то лежат негативы. Если бы не эти негативы, я бы честно рассказала обо всем Кириллу или обратилась в милицию. Фотография была единственным темным пятном в моих воспоминаниях. Дачу в Учительском я не поджигала, судя по тому, что была заперта там и еле вырвалась. Не могла же я сама поджечь дачу, а потом сама себя закрыть в чулане, чтобы задохнуться. В разборке у станции «Удельная» я участвовала, это верно, но никого не убила. Так, немножко подралась, и все. Очень беспокоил меня тот тип с золотой цепью, но дальнейшее показало, что я его не убила, а только чуть не задушила цепью. Цепь оказалась слабой и порвалась. И погиб он уже потом от рук таинственного Шамана там, на шоссе, в его смерти я не виновата. Но вот с квартирой на Некрасова полный туман. Поэтому в милицию обращаться страшно — мигом припаяют убийство, как выражается Галка. Если они меня вычислят, тогда, конечно, я запираться не буду, расскажу все, что знаю. Связь Валентины с Вадимом доказать легко, его видели у нее в доме. Вот и пусть разбираются!
— Татьяна, тебе опять звонят!
Это был тот же механический голос.
— Вы подумали над моим предложением? Обменять то, что есть у вас, на то, что есть у меня.
Я оглянулась на двери соседей, они были закрыты, потом прижала трубку к губам и вполголоса проговорила несколько таких Галкиных выражений, которые даже она стесняется произносить при детях и вообще вслух и употребляет только, если ее очень разозлить. Если бы моя покойная бабушка слышала, какие слова может произнести ее внучка, она перевернулась бы в гробу.