«Благодарность — странная штука. Возможно, некоторым она просто претит. Адельгейда должна быть счастлива жить; а вместо того вижу я слезы и чуть ли не обвинения. А благодарное Отечество... только высунься — на цугундер, и в Сибирь закатает. Прячься как хочешь, чтобы не отблагодарили. Чудеса».
Он вопрошающе посмотрел на барометр; «Ясно!» — ответил барометр.
С приближением солнца бессонница испарилась. Адельгейда уплыла в свой Новониколаевск, коснувшись вышитого коврика в изголовье. Николай Федорович долго перечислял мысленно все, что надлежит сделать ему в ближайшие дни, потом предложения стали наползать одно на другое, он отвлекался ежесловесно — и провалился в сон без сновидений, в темноту. Выронила книжку Лара, у нее блаженно закружилась голова, она убыла опрометью в девичьи грезы, длинные цветные истории без начала и конца. Он успел погасить «Беломор», ткнув его в консервную банку возле кровати. Маленький задумал новый этюд: белая сирень белой ночью. «Трудная задача, — бормотал он, — трудная задача...» Взошедшее солнце застало спящими всех, кроме чаек и нескольких сумасшедших рыбаков, тащущих к заливу свои волокуши с резиновыми лодками, дабы предаться тихому пароксизму рыбной ловли, ее ледяному, рыбьей крови, азарту, ее снотворно-мечтательной ауре, — с вполне прагматическим, весомым и съедобным результатом.
Кофе по-гречески. — Скульптор Н., поивший Лару необычайным зельем на черноморском побережье. — Жестянка с кофе. — Гибель яхты на Ладоге. — «Мы видели другой мир».
Поэт Б. и прозаик Т. заявились к Маленькому под вечер. Т. торжественно выставил на стол жестяную банку явно иностранного происхождения с пресимпатичными картинками на крышке и на боках изображающими белоколонные храмы, голубое небо, пальмы, берег моря. После чего рядом с банкою поставил подобие ковшика с длинной ручкою и крышкою.
— Сейчас, — сказал прозаик торжественно, обращаясь к Маленькому, — мы разведем костер и на углях будет готовить кофе по-гречески.
— Фантастика, — сказал он, — я пил такой кофе на Алтае. С весьма интересными последствиями.
— Слушайте, — сказал Маленький, — а ведь и я знаю одну историю, связанную с кофе по-гречески; я тоже его пил.
— Вот и у нашего витии, — сказал прозаик, — одни знакомые тоже его пили, и добром не кончилось. Я его историю уже запомнил. Может, пока костер наш разгорается, вы расскажете ваши? Я собираю занимательные истории. И коллекционирую устные рассказы.
— Чтобы потом превратить их в письменные? — спросил поэт Б.
— Да, и для этого в том числе. Я типичный плагиатор, принципиальный эклектик, стащу все, что плохо лежит; профессиональная клептомания; прозаики все такие. Неутомимые пчелки. С цветка на цветок. Пчелка летала с цветка на цветок, прыгал сверчок с шестка на шесток. Не зря с поэтом общаюсь, а?