– Отец?.. Он пошел воевать.
– С кем воевать?
– Воевать с Монахом, – ответила она так, словно речь шла о какой-то веселой забаве.
– А другие слуги?
Она передернула плечами. Пока я жила здесь, мы с ней едва ли перемолвились парой слов, и она, похоже, меня боялась. С неубранными волосами и огромным животом я, наверное, представляла собой жуткое зрелище.
– Ответь мне. Здесь никого нет?
– Господин сказал, что все могут уходить, – сказала она громко. – А мне не разрешил.
– Моя невольница тоже ушла? Она смотрела на меня тупо.
– Чернокожая женщина, – нетерпеливо пояснила я. – Эри-ла. Она тоже ушла?
– Не знаю.
И как только она сказала это, меня сковал первый приступ боли; словно железный обруч стиснул мне нижнюю часть живота, да так сильно, что я испугалась, как бы мои внутренности не выпали на пол.
– А-а-а…
От боли у меня перехватило дыхание, и пришлось ухватиться за дверь, чтобы не упасть. Судорога длилась десять или пятнадцать секунд, а потом все прошло. Только не сейчас. О Господи, только не сейчас, прошу тебя. Я еще не готова.
Когда я подняла голову, то увидела, что девочка глазеет на мой живот.
– Ребенок такой большой, госпожа.
– Да, да, большой. Танча, послушай меня. – Я заговорила медленно и внятно. – Я хочу, чтобы ты сделала кое-что для меня. Мне нужно, чтобы ты отнесла записку в другую часть города, в дом моей матери возле площади Сант Амброджо. Понимаешь?
Она уставилась на меня, а потом издала смешок:
– Я не могу, госпожа. Я не знаю, где это, и господин сказал, что остальные могут идти смотреть на войну, но я должна оставаться здесь.
Я закрыла глаза и сделала глубокий вдох. О Боже, прошу тебя, если мне суждено рожать сейчас, дай мне хотя бы Эрилу в помощь. Не оставляй меня в доме одну с полоумной девчонкой. Не может быть, чтобы все произошло сейчас. Не может быть. Я просто утомлена и напугана. Лучше отправиться в постель и снова уснуть. А когда я проснусь, дом снова оживится голосами и со мной будет все хорошо.
Я стала осторожно подниматься по лестнице. Добравшись до второго этажа, я услышала какой-то шум. Что это – скрип стула или, может, оконный ставень повернулся на петлях? Звук доносился из галереи. Я осторожно прошла по коридору, поддерживая живот снизу, и толкнула дверь.
В галерее лучи раннего весеннего солнца заливали золотым светом и мощенный плитами пол, и сами статуи. Тело Дискобола казалось теплым и живым.
– Доброе утро, жена.
Теперь настал мой черед вздрогнуть. Я обернулась и увидела, что он сидит в другом конце галереи, с книгой на коленях, перед статуей Вакха, в хмельной истоме чуть не валящегося со своего пьедестала.