Я ощутила, что вся горю. Эрила права: женщинам не следует забывать о мужчинах. Иначе они оказываются уязвимы, когда те возвращаются.
Я покачала головой:
– Все это было целую жизнь назад. Могу поспорить, мы с тех пор сильно изменились.
– Я не вижу в тебе особых перемен, – сказал он нежно. – Твои пальцы так же перепачканы, как и всегда.
Я поспешно поджала пальцы – по детской привычке.
– А вот твой язык стал куда медоточивее. – Голос мой все еще звучал строго. – Куда, скажи на милость, подевалась твоя прежняя робость?
– Моя робость? – И он на секунду умолк. – Часть моей робости покинула меня во время того сошествия во ад, что я совершил за несколько недель в часовне. Еще часть оставила меня в тюрьме Барджелло. А остатки я держу под замком. Рим – город не для робких и не для не уверенных в себе. Хотя уж тебе-то не стоит судить меня по одежке. Когда я был совсем юн, мне повстречалась девушка, у которой были и богатые наряды, и острый язычок. И все же душа у нее оказалась куда шире и добрее, чем у многих, кто рядится в одежды святых.
И страстность, с которой он это говорил, затронула струны моей души. Я почувствовала, как внутри меня шевельнулось что-то знакомое, но такое давнее, что я уже сама не понимала, радость это или страх.
Дверь отворилась, в нее просунулось румяное лицо молодой монашенки. Она совсем недавно прибыла к нам из Венеции, где родителям никак не удавалось удержать ее дома по ночам, и еще не успела у нас пообвыкнуться. Увидев нас вместе, она хихикнула. Когда девчонка убежала, все еще усмехаясь, художник спросил:
– А есть в твоем монастыре такое место, где нам никто не будет мешать?
Когда дверь за нами закрылась, моя келья, которая прежде была достаточно просторной, чтобы вмещать всю мою жизнь, вдруг показалась мне совсем тесной. Над моей постелью висел полноразмерный эскиз Рождества Богородицы: облик очаровательно-пухлого малютки был заимствован с сотен набросков нашей дочери. Я наблюдала, как его лицо расплывается в улыбке.
– Она и в твоей часовне есть? Я пожала плечами:
– Это всего лишь набросок.
– И все же они такие живые. Как женщина с ребенком в Рождестве Богородицы Гирландайо. Я снова зашел в ту капеллу, когда в последний раз был во Флоренции. Пожалуй, это лучшая живописная работа, какую я только видел.
– Правда? – сказала я. – А вот наш епископ другого мнения. Он все время превозносит новый римский стиль.
Он покачал головой:
– Я не уверен, что тебе сейчас понравилось бы искусство Рима. Оно сделалось в последнее время слишком… плотским.
– Человек не менее важен, чем Бог, – сказала я, вспомнив недавние ночные беседы с нашей ученой монахиней.