Я не проехал и четырех миль, как опять увидел темную тень, покачивавшуюся в мареве и двигавшуюся навстречу нам. Она раскололась натрое и увеличилась. Я подумал, что это враг. Минутой позднее туман рассеялся с внезапностью призрака и я узнал Ауду с двумя из людей Насира, вернувшихся назад, чтобы отыскать меня. Я начал подтрунивать над ними, говоря, что они покинули друга в пустыне. В ответ Ауда дернул себя за бороду и проворчал, что, если бы он присутствовал при этом, я никогда не поехал бы обратно.
Гасима с бранью перенесли на седельную подушку лучшего ездока, и мы медленно двинулись вперед.
Через час мы присоединились к Насиру и Несибу. Несиб сердился на меня за то, что я из прихоти подверг опасности жизнь Ауды и свою собственную. Ему был ясен мой расчет на то, что они вернутся за мной. Насир же чувствовал стыд за свою недостаточную осторожность, над которой в дальнейшем Ауда подтрунивал, противопоставляя солидарность людей пустыни эгоизму горожанина.
Это маленькое приключение отняло у нас много времени, и остальная часть дня казалась не такой длинной, хотя зной и усилился. Мы ехали плоской и ровной дорогой до пяти часов, пока не увидали впереди низкие валы, и немного погодя очутились в сравнительно спокойном убежище меж песчаных холмов, заросших скудным тамариском. Это были сирханские холмы Касима.
Кусты и дюны задерживали ветер, солнце заходило, и мягкий вечер опускался на нас, окрасив все в красный цвет. Поэтому я записал в своем дневнике, что Сирхан – прекрасное место.
Не имея ни глотка воды, мы, разумеется, ничего не ели – нам предстояла ночь воздержания. Но уверенность в том, что завтра мы напьемся досыта, дала возможность легко уснуть, лежа на животе, чтобы его не пучило от голода.
На следующее утро мы пустились в путь по откосам через целый ряд вершин, отстоящих в трех милях друг от друга. В восемь часов отряд наконец спешился у колодцев Арфаджи. Повсюду вокруг нас сладко благоухали кусты. Колодцы без ограды имели глубину восемнадцать футов. Вода из них была солоновата на вкус и с сильным душистым запахом. Мы нашли ее превосходной, и, так как повсюду росла зелень, пригодная в пищу для верблюдов, мы решили остаться здесь на день.
Пиршества арабских племен
На следующее утро мы совершили быстрый пятичасовой переход (наши верблюды были полны сил после вчерашнего отдыха) к оазису из хилых пальм с разбросанной вокруг зеленью тамариска. Вода, имевшаяся в изобилии, мнилась вкуснее, чем в Арфаджи. Впрочем, и она оказалась «сирханской водой», которая вначале была сносной, но после двухдневного пребывания в закрытом сосуде приобретала отвратительный запах и вкус, делавшие ее непригодной для употребления.