Спокойный тихий вечер в одном из дворов провинциального городка Тугуева грозил превратиться в разнузданное действо с дракой, «Скорой помощью» и милицией. Все началось с того, что после ожесточенной дискуссии с женой по поводу того, чья очередь выносить мусорное ведро, Артемий Федорович Чесноков наткнулся у подъездной двери на соседа Скворцова. Тот буквально вцепился в рукав Чеснокова и сообщил на ухо о маньяках в юбках, орудовавших во дворе.
– Ловят, – волнующе шептал сосед, – прижимают к стенке и о…
Чесноков инстинктивно заслонил свое хозяйство мусорным ведром.
– И что «о»? – поинтересовался он таким же еле слышным голосом.
– Требуют жениться! – почти прорыдал в ухо Артемию Федоровичу Скворцов.
– О?! – сообщение подействовало на Чеснокова громом и молнией. Недавняя ссора с женой, после которой он в одних тапочках на босу ногу и стареньких шортах оказался на темной улице, оставила в его душе гнусный отпечаток, который кидал тень практически на весь женский род.
Пока он несколько секунд соображал, стоит ли ему идти к мусорным контейнерам или опрокинуть ведро прямо в кусты сирени, растущие у подъезда, и ни с кем не связываться, Скворцов проскользнул в подъезд и пулей поднялся на третий этаж. Двор вновь окутала зловещая тишина, нарушаемая какими-то всхлипами. Чесноков всмотрелся в сумерки. На него шла растрепанная девица неопределенного возраста с расставленными в стороны руками. Она судорожно открывала ярко накрашенный рот, но звуков голоса не было слышно. Только всхлипы. Чесноков прижал к себе драгоценное ведро и приготовился к бегству. Но, видно, девица обладала таким парализующим взглядом, что ноги Чеснокова сделались ватными, а коленки предательски задрожали.
– Женат?! – поинтересовалась девица.
– …гу, – с трудом выдавил Чесноков.
– Отпадаешь, – изрекла девица, ткнув его длинным пальцем, и, развернувшись, направилась в другую сторону.
Словно повинуясь ей, Чесноков попятился назад к спасительному подъезду, но зацепился за порог и свалился, опрокинув на себя картофельные очистки и недоеденные кабачки. Потирая ушибленный затылок и ругая на чем свет стоит баб-маньячек, Артемий Федорович поднялся домой.
Девица тем временем зашла в глубь двора и присела на скамейку у детской площадки.
– Ничего, сейчас отловим. Возьмем тепленьким! Без шума и пыли.
Ей в ответ раздался нечеловеческий рев, от которого задрожали рамы в окнах на третьем этаже.
– Во! Слышишь! – Чесноков как раз оправдывался перед супругой, почему пришел домой с полупустым ведром, шишкой на затылке и оторванным от шорт карманом. – Бабы-маньяки!
