Мустафа, прекрасно выглядевший верхом на скакуне, прибыл в лагерь Сулеймана под восторженные приветствия янычар и осмелился разбить свой шатер рядом с султанским.
Затем в сопровождении всего лишь двух охранников Мустафа прошел от своего шатра к султанскому. У входа в него остановился, окруженный янычарами-телохранителями, и вошел в шатер один. В приемной его ожидали трое глухонемых с удавками.
Шпионы рассказали, что султан наблюдал смерть Мустафы из-за прозрачной занавески. Два спутника принца были убиты у входа мечами. Тело Мустафы положили на ковер, чтобы его могли видеть аскеры, проходившие мимо.
Сообщения о рыданиях и скорби янычар Роксолану не интересовали. Больше никто не пострадал, но в день гибели Мустафы янычары не принимали пищи. Они требовали расправы над Рустамом, который в это время возвращался в Константинополь в полной безопасности.
Произошло страшное и в древнем городе Бурса, где вдова Мустафы испугалась за жизнь своего четырехлетнего сына, когда у нее появился евнух с вестью, что ее вызывают в сераль. И действительно, евнух убил ребенка, как только мать скрылась из виду. Когда о смерти сына Мустафы узнали жители Бурсы, они стали преследовать убийцу, которому, однако, удалось скрыться.
Мустафа был неповинен в измене. Он обнаружил большое мужество в трудное время, но стал жертвой заговора русской женщины.
Убрать пасынка с пути к власти ее собственных сыновей оказалось нетрудным делом. Но это имело последствия, не предвиденные ею и весьма существенные для будущего Османской империи. Каким было бы это будущее, если бы империя развивалась согласно предначертаниям Сулеймана и под руководством такого лидера, как Мустафа, можно только догадываться.
Первым следствием смерти Мустафы стал гнев константинопольцев. Он был направлен не против Сулеймана, который в общественном мнении просто жестоко наказал сына, а против двух заговорщиков — Рустама и Роксоланы. Поскольку женщину нельзя было подвергнуть остракизму публично, едва сдерживаемый гнев обратился против визиря, ее зятя. Поэт того времени Яхья написал и распространил в народе элегию на гибель своего героя, молодого османского принца. Яхья, будучи христианином и албанцем, кажется, не испытывал страха перед последствиями своего поведения.
Рустам, знавший о неблагоприятных для себя настроениях, вызвал Яхью на заседание Дивана:
— Как посмел ты написать, что я живу как султан, а Мустафа потерян для трона Сулеймана?
Находчивый поэт ответил:
— Как и все, я склоняю голову перед справедливым судом моего господина — султана. Как и все, я не могу удержаться от слез, зная о столь печальном событии.