Мы играем один из моих спектаклей, "Чернобурая лисица". Муфта, прославившаяся в этой постановке, все еще хранится у меня...
Подъезжаем к пропускному пункту границы оккупационной зоны у Хельмштадта. Обыскивают грузовик с реквизитом и мой маленький "фиат". Солдаты ищут беглецов, драгоценности и валюту.
На грузовике, помимо сценических декораций, деревянный ящик с аксессуарами, динамо-машина для освещения сцены, софиты и костюмы для двух рабочих сцены.
В качестве костюмерши едет моя личная портниха, живущая в русском секторе в Берлине, у которой по какой-то причине нет пропуска. Она использует нашу "колонну", чтобы уехать "на Запад".
Мы прячем фройляйн Эрику вместо реквизита в этот деревянный ящик с тяжелым амбарным замком.
Осмотр затягивается, мы беспокоимся о фройляйн Эрике - ведь в ящике нечем дышать, однако изображаем невозмутимость. Солдаты тянут время, мы переглядываемся. Я размышляю, стоит ли мне заговорить с постовыми по-русски. Это может ускорить дело, а может и нет... Наконец все вроде бы в порядке. И тут один молоденький советский солдат спрашивает меня:
- Ты играешь "Чернобурую лисицу" - а где же лиса?
Обескураживающая логика этого вопроса вдруг поражает воображение и его товарищей: черт, как это им сразу не пришло в голову, где же лиса?..
Я даю знак руководителю. Он пытается объяснить солдатам, что наша пьеса не о настоящей лисе. Но этого русские не могут взять в толк. Они приводят товарища, который немного лучше объясняется по-немецки.
Руководитель гастролей начинает все сначала. Время бежит. Фройляйн Эрика вот-вот задохнется.
Когда "советское подкрепление" тоже не понимает, что говорит наш руководитель, и настаивает на том, чтобы им показали лису, я все же вступаю в разговор по-русски и вру солдатам, что мы циркачи. Лисы, с которыми выступаем, ужасно голодные, поэтому мы запираем их в большой ящик; к ящику этому не рекомендуется подходить близко, ведь не исключено, что голодные звери могут разбежаться.
Солдаты колеблются, по всему видно, что в головах у них кавардак. Особенно изумлен молодой парень, который спрашивал меня о лисе.
- А ты работаешь без сетки? - интересуется он со знанием дела.
- Да, без сетки, - говорю я архисерьезно.
- Это хорошо! - удовлетворенно соглашается он.
- Без сетки, - эхом повторяют остальные.
Результат моего диалога с молодым русским великолепен: несколько его товарищей волокут большой мешок яблок и закидывают его на наш грузовик.
Можно ехать дальше. Через несколько сотен метров мы вызволяем из ящика фройляйн Эрику. С трудом отдышавшись на воздухе и обретя дар речи, она признаётся, что уже прощалась с жизнью...