Журналист пожал плечами и достал из кармана револьвер, протянув его Россети.
– Пожалуй, вы правы, – сказал Лартиг. – Револьвер заряжен, но из него не сделано ни одного выстрела.
Комиссар повертел в руках револьвер, затем, передал его Ланжевену и вновь обратился к Орхидее.
– Продолжим! Итак, мы установили, что вы приняли приглашение месье Бланшара с целью убить его? Я вас правильно понял?
– Да, это так, я собиралась открыть огонь сразу же, как увижу его. Я опасалась того, что, если заговорю с ним, моя решимость может дрогнуть. Но когда я пришла, то поняла, что кто-то опередил меня. Я испытала столь сильное потрясение, что потеряла сознание.
– А как вы распорядились своим багажом? Должно быть, вы оставили его на вокзале?
Но тут Пенсон опередил Орхидею. Обменявшись репликой с Ланжевеном, он сказал:
– Я следил за мадам Бланшар весь день и могу вам ответить на этот вопрос. Но если вы не возражаете, мы вернемся к нему позже...
– Хорошо. Мадам, я благодарю вас, в особенности за вашу откровенность!..
– Итак, – вмешалась Аделаида, – я надеюсь, что вы ее немедленно арестуете. Вы меня поняли? Она хвалится тут своим преступлением! Что до всей этой истории, то наверняка ее изобрел этот тип, умеющий манипулировать револьверами. Она не выдерживает критики. Интересно, с чего бы захотел Орсо убивать человека, которого он не знает? Ведь никто не мог предположить, что этот... Альфиери, на самом деле мой бедный Этьен?
– Зачем тогда Орсо ходил к нему? – перебил ее Лартиг.
– Откуда мне знать? Допросите его... Кстати, эти двое не являются нашими слугами. Они – внуки моей старой горничной. Это прекрасная женщина. Увы, состояние ее здоровья ухудшается. Сейчас она находится в больнице Сен-Рош. Естественно, что, когда внуки приезжают навестить свою бабушку, я позволяю им жить в нашем доме.
– И все же, это не объясняет, зачем Орсо ходил в старинный дворец, – заметил Россети.
– Все очень просто, – заговорил Орсо. – Я и близко от него не бывал ни разу. У этого парижанина просто галлюцинации. А скорее всего, он из кожи лезет, чтобы вытащить китаянку, и это все объясняет. Ну, а я ничего не знаю, ничего не видел. И до сих пор я не могу понять, чего на меня набросились, как только я вернулся с карнавала. Я ничего не сделал...
– Как же!..
Горя от негодования, Орхидея выпрямилась во весь рост, из обвиняемой превратившись в обвинительницу. Цинизм и апломб этого типа возмутили ее до глубины души.
– Вы с вашим братцем пытались похитить меня в Париже, когда я выходила из больницы Сальпетриер, в которой навещала несчастную Гертруду Муре...