Морозини, совершенно ошеломленный, переводил взгляд с огромной жемчужины, мирно лежавшей перед ним и в свете угасающего дня окруженной сияющим ореолом, на человека, который, стоя в нескольких шагах от стола, с отвращением на нее смотрел.
– Вы поставили меня в очень затруднительное положение! – произнес наконец князь. – Не могли бы вы спрятать жемчужину в сейф, а через некоторое время выставить на продажу? Например, в пользу всех этих беженцев, которым, насколько мне известно, вы помогаете, или дома призрения княгини Мещерской в Сен-Женевьев-де-Буа? Не говоря уж о моем маленьком подопечном!
– Вашими устами глаголет святое чувство, дорогой князь, я не вижу никаких препятствий к тому, чтобы ее продать. Только продавать ее буду не я! А главное, я не хочу, чтобы при этой упоминались наши имена! Так что займитесь этим сами! В конце концов, это ведь ваше ремесло?
От Морозини не ускользнула грубость тона Юсупова, которой прежде не было. Что поделаешь, и он тоже принимает Альдо за лавочника и ни в какую не желает признать, что роскошный антикварный салон князя все-таки выглядит куда лучше какого-нибудь ресторана или модного дома. Обиженный гость уже собрался ответить, и довольно резко, но дверь внезапно распахнулась, пропуская водоворот черно-бурых лисиц, от которого исходил сложный и пьянящий аромат, напоминавший одновременно розовые сады Исфагана после дождя и таинственные святилища дальних стран, где жгут мирру и сандаловое дерево. Для чувствительного носа Альдо аромат был, пожалуй, чересчур навязчивым, но тем не менее действовал неотразимо. В то же время по комнате разнесся звук мягкого, чуть глуховатого голоса:
– Дражайший Феликс! Простите мне мое вторжение, но нам крайне важно поговорить о необычайно важных вещах!
Не обращая на гостя ни малейшего внимания, молодая женщина устремилась к Юсупову, протягивая ему обе руки. Альдо только и успел заметить, что вошедшая на редкость хороша собой. Чистый профиль, тонкие черты лица, светлые, неповторимого оттенка голубые глаза, блестящие из-под неправдоподобно длинных и густых ресниц. Длинные волосы цвета воронова крыла были уложены в замысловатую прическу, украшенную крохотной меховой шапочкой, с брошью из светлых сапфиров. Но, если волосы свои незнакомка в жертву моде не отдала, презрев короткую стрижку, то прихотям кутюрье следовала, должно быть, слепо, поскольку ее короткое, с небрежной грацией накинутое манто позволяло увидеть во всей красе совершенно прелестные ножки.
Однако неудержимый порыв, увлекший ее в глубину комнаты, к хозяину дома, угас при виде драгоценного украшения, по-прежнему лежавшего на шелковом платке.